Лена
Шрифт:
— Какой вы черный, Петр Михайлович! — сказала она еще издали.
— Загорел, — ответил Дементьев, направляясь навстречу ей.
— А брови белые, — добавила она подходя.
— Выгорели, —
Они поздоровались. Огарушек стоял рядом и с любопытством смотрел на них: чего это они оба стали какие-то неловкие…
— Вы знаете, Петр Михайлович, вся наша затея пропала!
— Нет, не пропала. Вы в «Красном пахаре» не были?
— Не была.
— Они там по-вашему шестнадцать гектаров засеяли.
— Откуда они узнали?
— Вы не станете ругать меня, Лена?
— Не стану.
Огарушек все стоял и слушал.
— Я весной, когда ездил к ним, все это рассказал. Извините, что самовольничал с вашей идеей.
— Это не моя идея. Это на Алтае делали…
— Да, но в ваших условиях вы первая…
— А как у них вышло?
— Прекрасно вышло. Сказать по правде, даже лучше, чем я думал… И теперь там называют
— Хорошо с председателем… Жалко только его. Такой хороший человек, а один. — И Лена виновато взглянула на Дементьева.
Огарушек все стоял и слушал.
Лена медленно, словно разыскивая что-то на тропке, пошла вдоль берега. Дементьев так же медленно пошел за ней. Они вышли на дорогу, и ничего не говоря друг другу, свернули на нее. До самого горизонта один за другим тянулись холмы. Дорога виляла среди этих холмов, забиралась на вершины, опускалась в низины и далеко, на самом дальнем лиловом холме виднелась белой извилистой ниткой. Тянулась она за горизонт и дальше — за тридевять земель.
А Лена и Дементьев шли, изредка касаясь друг друга, шли, ничего не говоря, по этой бесконечной, ровной и чистой дороге.