Ленинъ как мессия
Шрифт:
1. Постоянные неудачи русской армии, беспорядок и нерадивость в управлении, ужасающие легенды об императрице, наконец, скандальное поведение Распутина окончательно уронили царскую власть в глазах народа.
2. Народ очень против войны, причины и цели которой он более не понимает.
Запасные все неохотнее идут на фронт; таким образом, боевое значение армии все слабеет. С другой стороны, экономические затруднения растут с каждым днем.
3. Поэтому очень вероятно, что в ближайшем будущем России придется выйти из Союза (Антанты) и заключить сепаратный мир. Тем хуже для союзников.
4. Если мир этот будет заключать царское правительство,
Как видим, Ленин был не в одиночестве: его идеи разделяли по крайней мере все социалистические партии, включая лидера «Трудовиков» А. Ф. Керенского, будущего противника большевизма. Не правда ли, что это странно… И об этом не любят вспоминать. Предвидеть в Ленине будущего властителя неизмеримо тяжелее. Еще задолго до появления Ленина на Финляндском вокзале Палеолог называл его будущим диктатором. 21 апреля 1917 года, на пятый день появления лидера большевизма, посол записал в дневнике: «Утопист и фанатик, пророк и метафизик, чуждый представлению о невозможном и абсурдном, недоступный никакому чувству справедливости и жалости, жестокий и коварный, безумно гордый, Ленин отдает на службу своим мессианским мечтам смелую и холодную волю, неутомимую логику, необыкновенную силу убеждения и уменье повелевать,.. Субъект тем более опасен, что говорят, он целомудрен, умерен, аскет, В нем есть, как я представляю, черты Саванароллы, Бланки и Бакунина».I 73 Ленин умирал не в самые лучшие времена. Внутреннепартийная борьба, провиденье тирании Сталина и многое другое удручало вождя. Я не собираюсь описывать его последние дни – они достаточно известны. Но есть одно стихотворное воспоминание поэта, который служил в курсантской команде Кремля.
Владимир Луговской, сын действительного статского советника и кремлевский курсант – нет, не все так просто. Это был последний день пребывания Ленина в Москве. Осенняя жуткая «желтая» нота пронизывает стихи поэта.
«Осенний день был золотист и рыж.
Пылали в небе купола соборов.
Наш Малый Николаевский дворец,
Где я служил в Кремле, был полон света.
А Кремль – корабль из камня – плыл над миром, Курантным боем говоря с Москвой.
Вдруг позвонили мне.
– Иди скорее!
Приехал Ленин. Выздоровел он.
Он в кабинет вошел… Он в Совнаркоме.
Какая сила вынесла меня,
Не знаю. Я бежал и задыхался.
В молчаньи перед аркой Совнаркома
Толпа стояла очень небольшая,
Смятенно как-то и сурово глядя
На черный ленинский автомобиль.
Шофер ходил, как звери ходят в клетке, – Вперед-назад. Опять вперед-назад.
Москва была еще тогда тиха.
Часы на Спасской медленно пробили.
Весь золотой, по старой мостовой
Скользнул шуршащий лист.
И вышел Ленин.
Он вышел медленно, но как бы быстро,
Ссутулясь и немного припадая,
Зажав в руке потрепанную кепку.
Он вежливо ответил нам. Желтел
Огромный лоб болезненно и влажно.
Он всех коснулся взглядом, но глядел
Прищуренными, жгучими глазами
В такую даль, что и сказать нельзя.
На небо посмотрел, на Совнарком,
На стены – вековечный труд народа,
На золотых орлов,
На бронзу пушек – след Наполеона,
На самый верх Никольской блеклой башни,
Что сбили мы снарядом в Октябре,
На всё, что мы зовем Кремлем, Москвой,
Россией, Государством, Нашим миром.
Он на секунду обернулся к нам,
Чуть поднял руку, сделал два движенья Ладонью – вверх и вниз. Да! Вверх и вниз, Но он глядел на окна Совнаркома, Те самые, Откуда виден мир.
Шофер, блестевший в ярко-черной коже,
Как смерть осунувшись за полчаса,
Рванул наотмашь дверцу. Взвыл мотор.
В последний раз прошла в окне машины
Отцовская крутая голова.
Он понимал: последний раз
Вы, окна Совнаркома, и последний
Раз караул курсантов у ворот!
И молча в странной тишине осенней
Мы разошлись, ни слова не сказав
Друг другу.
Так простился Ленин
С тобой, Москва!
Он больше не вернулся…(?)» поэма «Середина века» 174.
Определить в дни смерти значение Ленина было трудно. Но вот, что писал 1 февраля 1924 года Ромен Роллан, когда до апологий советской власти было еще далеко:
– «… Я не разделял идей Ленина и русского большевизма. Но именно потому, что я слишком индивидуалист, чтобы присоединиться и слишком идеалист, чтобы присоединиться к марксистскому кредо и его материалистическому фатализму, я придаю огромное значение великим личностям и горячо восторгаюсь личностью Ленина.
Я не знаю более могучей индивидуальности в современной Европе. Его воля так глубоко взбороздила хаотический океан дряблого человечества, что еще долго след не исчезнет в волнах, и отныне корабль, наперекор бурям, устремляется на всех парусах вперед, к Новому миру. Никогда еще после Наполеона европейская история не знала такой стальной воли. Никогда еще, со своих героических времен, европейские религии не знали апостола столь несокрушимой веры.
И главное, никогда еще человеческая деятельность не выдвигала вождя, учителя людей, столь чуждого каких-либо личных интересов. Его духовный облик еще при жизни запечатлелся в сердцах людей и останется нетленным в веках»175.
В 1929 году была опубликована небольшая заметка Альберта Эйнштейна «Ко дню смерти Ленина»: – «Я почитаю в Ленине человека, который употребив все силы, подчинил свою личность делу осуществления идеалов социальной справедливости. Его методы я считаю нецелесообразными. Но в одном можно быть уверенным: такие люди как он оберегают и обновляют совесть человечества»176.
Лапидарность в оценке мирового деятеля поражает. В чем дело? Соотнесемся с одним фактом биографии Эммануила Ласкера, нападавшего на теорию относительности Эйнштейна. Свою позицию экс-чемпион мира защищал против четырнадцати оппонентов – Эйнштейн при жизни великого шахматиста никогда не высказывался по этому поводу.
Эйнштейн отказался от полемики, ибо великий физик не хотел участвовать в дискуссии, уважая личность чемпиона мира, «так как Эйнштейну были чужды любые формы подавления интеллекта». Но… и шахматная игра не импонировала Эйнштейну.
Почему? Потому что, выступая против насилия личности, он не мог допустить этого даже в шахматах, ибо они определяют насилие одного интеллекта над другим177. Так и в данном случае. Ленин импонировал великому ученому высотой поставленной цели, полной жизненной отдачей. Но высокая планка идеала требовала бесконечных человеческих жертв. Это не для гуманиста старого XIX века…