Ленин в жизни
Шрифт:
Ю. Г. Фельштинский.С. 177
Деникин, Колчак, голод... Границы советского государства сузились до последнего предела. Заговоры внутри, революция становится дыбом. Вот-вот опрокинется все на голову. Ильич считает. Спокойно. Видит возможность поражения. Шутливо называет это по-французски «culbutage» («перекувыркивание»). На всякий случай распоряжается принять такие-то и такие-то меры, чтобы начать сызнова подпольную работу. Ни капли не сомневается, что в случае поражения он погиб. Все это — «culbutage». Но вот он подходит к партийным рядам, и его голос звучит несокрушимой энергией: «паникеров — расстреливать!»
Н. И. Бухарин.Цит. по: Фельштинский Ю. Г.С. 177
Как-то прочитал об эпизоде, рассказанном знаменитой актрисой Ф. Г. Раневской: «В революцию, в 18-м, бросилась дама с моста в Неву. За ней две борзые. И все трое — камнем ко дну. От отчаяния». Горький рассказал об этом Ленину. «Бросьте сентиментальничать», — ответил Владимир Ильич. Затем якобы, «горестно помолчав»,Раневская прибавила: «Зверюга»(курсив мой — В. М.).
В. Е. Мельниченко [1].С. 221
За последние две недели положение резко обострилось. На нас надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями. Все это само по себе еще не так плохо, но теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя полагаться — не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают заблаговременно покидать тонущий корабль. <...> Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается захватить его с собой в Америку и там продать. <...>
Никто не в состоянии предсказать, как они (большевики] встретят свой конец, а их агония может продлиться еще несколько недель. Может быть, они попытаются бежать в Нижний или в Екатеринбург. Может быть, они собираются в отчаянии упиться собственной кровью, а может, они предложат нам убраться, чтобы разорвать Брестский договор (который они называют «передышкой») — их компромисс с типичным империализмом, спасши таким образом в свой смертный миг свое революционное сознание. Поступки этих людей абсолютно непредсказуемы, особенно в состоянии отчаяния. Кроме того, они снова уверовали, что все более обнажающаяся «военная диктатура» в Германии вызывает огромное сопротивление, особенно в результате дальнейшего продвижения на восток, и что это должно привести к революции. Это недавно написал Сокольников, основываясь, очевидно, на сообщениях Иоффе. <...> Прошу извинить меня за это лирическое отступление о состоянии хаоса, который, даже со здешней точки зрения, уже совершенно невыносим...
Рицлер (ответственный работник германского посольства в России).
Цит. по: Фельштинский Ю. Г.С. 120121
Было время, когда в момент Брестского мира даже Владимир Ильич считал, что вопрос о победе пролетарской революции в целом ряде передовых стран Европы есть вопрос двух-трех месяцев. Было время, когда у нас в ЦК все часами считали развитие событий в Германии и Австрии... Мы считали тогда — раз мы возьмем власть, этим самым завтра развяжем руки революциям в других странах.
Г. Е. Зиновьев.Цит. по: А.
И если германский империализм попытается распять нас на колесе своей военной машины, то мы, как Остап (имеется в виду герой повести Н. Гоголя «Тарас Бульба». — Е. Г.) к своему отцу, обратимся к нашим старшим братьям на Западе с призывом:
— Слышишь?...
И международный пролетариат ответит, мы твердо верим этому:
— Слышу.
Л. Б. Троцкий. Из речи в Брест-Литовске.
Цит. по: Архив русской революции: В 22 т. М.: ТЕРРА, 1993. Т. 1920. С. 173
Когда стало ясно, что ставка на мировую революцию не удалась, стало так же ясно, что власть в отдельно взятой стране можно удержать только страхом, только жестокостью, которая одна может парализовать волю к сопротивлению.
А. Г. Соломон [2].С. 143
Еще до убийства Урицкого и до покушения на Ленина газета «Правда» от 4 августа писала: «Рабочие и бедняки! Возьмитесь за оружие, учитесь стрелять, готовьтесь против восстания кулаков и белогвардейцев. Восстаньте против всех, кто против Советской власти агитирует. Десять пуль против каждого, кто поднимет руку против нее. Господству капитала можно положить конец, когда перестанут дышать последние капиталисты, помещики, попы и офицеры».
А. Авторханов [2].С. 31
— Ведь пока что, не знаю, что будет дальше, — вы только уничтожаете... Все эти ваши реквизиции, конфискации, есть ничто иное, как уничтожение...
— Верно, совершенно верно, вы правы, — с заблестевшими как-то злорадно вдруг глазами, живо подхватил Ленин. — Верно. Мы уничтожаем, но помните ли вы, что говорит Писарев (Д. И. Писарев, известный литературный критик-разночинец XIX в. — Е. Г.), помните? «Ломай, бей все, бей и разрушай! Что сломается, то все хлам, не имеющий права на жизнь, что уцелеет, то благо...» Вот и мы, верные писаревским, — а они истинно революционны, — заветам, ломаем и бьем все, — с каким-то чисто садическим выражением и в голосе и во взгляде своих маленьких, таких неприятных глаз, как-то истово, не говорил, а вещал он, — бьем и ломаем, ха-ха-ха, и вот результат, — все разлетается вдребезги, ничто не остается, т. е. все оказывается хламом, державшимся только по инерции!.. ха-ха-ха, и мы будем ломать и бить!. .
Мне стало жутко от этой сцены, совершенно истерической. Я молчал, подавленный его нагло и злорадно сверкающими узенькими глазками... Я не сомневался, что присутствую при истерическом припадке.
— Мы все уничтожим и на уничтоженном воздвигнем наш храм! — выкрикивал он, — и это будет храм всеобщего счастья!.. Но буржуазию мы всю уничтожим, мы сотрем ее в порошок, ха-ха-ха, в порошок!.. Помните это и вы и ваш друг Никитич, мы не будем церемониться!..
Г. А. Соломон [1].С. 49
Зиновьев отозвался в духе Ленина: «Буржуазия убивает отдельных революционеров, а мы уничтожим целые классы».
А. Авторханов [2].С. 32
Беседа с Лениным произвела на меня самое удручающее впечатление. Это был сплошной максималистский бред.
— Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров Утопия, только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю...