Ленин в жизни

Гусляров Евгений Николаевич

Брюс Р. Г. Локкарт.История изнутри // Мемуары британского агента / Пер. с англ. М.: Изд-во «Новости», 1991. С. 218

Мягких кресел Ленин не любил. Он сидел за столом в простом деревянном кресле, с плетеной спинкой и сиденьем. На столе стояла маленькая электрическая лампа с зеленым стеклянным абажуром. Работая один, он никогда не зажигал люстры и никогда не выходил из кабинета, не выключив свет. У двери, ведущей в коридор, на маленьком столе лежали атласы и карты. Ленин любил их изучать. Фотиева пишет о маленькой карте границ России с Персией и Турцией, собственноручно наклеенной Лениным на кафелях голландской печки: «Мне казалось, что она ни к чему не нужна, однако

В. И. не разрешал ее снять: он говорил, что привык к тому, что она висит здесь. В. И. вообще любил обстановку привычную, не менявшуюся. Как будто в этом покое комнаты и вещей, которые всегда одни и те же и всегда на старых привычных местах, он находил отдых от богатой разнообразными событиями жизни». Это объяснение звучит правдоподобно. Ленин был разборчив и консервативен.

Л. Фишер.С. 681

Реплики в разговоре всегда носят иронический, снисходительный, пренебрежительный оттенок — давняя привычка, приобретенная в бесчисленных словесных битвах. «Все что ты скажешь, я заранее знаю и легко опровергну, как здание, возведенное из песка ребенком». Но это только манера, за нею полнейшее спокойствие, равнодушие ко всякой личности.

А. И. Куприн //Общее дело. Париж, 1921. № 221

Между прочим, помню я следующий эпизод. С явкой от Ленина в Брюссель перебрался на жительство туда же и В. Р. Менжинский (будущий начальник ГПУ. — Е. Г.), с которым у меня вскоре установились очень близкие дружеские отношения. Когда он приехал, он был очень болен, весь какой-то распухший от болезни почек. В день прибытия Ленина Менжинский вызвался встретить его на вокзале и проводить в небольшой ресторан, где я всегда обедал и где должен был ждать их обоих, — час был обеденный.

Я встречал Ленина до сего только один раз. Это было в Самаре, когда я ехал на голод (1891—1892 гг.), где я остановился по дороге, чтобы познакомиться с новым тогда для меня делом постановки столовых для голодающих и пр. И вот здесь-то я встретил В. И. Ульянова, тогда молодого студента, если не ошибаюсь, Казанского университета, из которого он за что-то был уволен. Он тоже работал на голоде в одной из самарских столовых. Меня познакомили с ним, как с братом безвременно погибшего Александра Ульянова. Я смутно вспоминаю его, как довольно бесцветного юношу, представлявшего собою интерес только в качестве брата знаменитости.

И вот встретившись с ним в ресторане через много лет, я, конечно, не узнал в этом невысокого роста, с неприятным, прямо отталкивающим выражением лица, довольно широкоплечем человеке, обладающем уверенными манерами, того Владимира Ульянова, которого я мельком видел в Самаре.

Я сидел в ожидании Ленина и Менжинского за столиком... Они пришли. Я увидел сперва болезненно согнутого Менжинского, а за ним увидел Ленина. Мне бросилось в глаза одно обстоятельство, и я даже вскочил... Как я выше говорил, Менжинский был очень болен. Его отпустили из Парижа всего распухшего от болезни почек, почти без денег... Мне удалось кое-как и кое-что устроить для него: найти своего врача и пр. и спустя некоторое время он стал поправляться, но все еще имел ужасный вид с набалдашниками под глазами, распухшими ногами... И вот при виде их обоих, пышущего здоровьем, самодовольного Ленина и всего расслабленного Менжинского, меня поразило то, что последний, весь дрожащий еще от своей болезни и обливающийся потом, нес (как оказалось) от самого трамвая громадный, тяжелый чемодан Ленина, который шел налегке за ним, неся на руке только зонтик...

Я вскочил и вместо привета прибывшему бросился скорее к Менжинскому, выхватил у него из рук вываливающийся из них чемодан и, зная, как ему вредно таскать тяжести, накинулся на Ленина с упреками. Менжинский улыбался своею милой, мягкой улыбкой. Он растерянно стоял передо мной, осыпаемый моими

дружескими укоризнами. Я поторопился усадить его и первыми словами, обращенными мною к Ленину, были негодующие упреки:

— Как вы могли, Владимир Ильич, позволить ему тащить чемоданище? Ведь посмотрите, человек еле-еле дышит!..

— А что с ним? — весело-равнодушно спросил Ленин, — разве он болен? А я и не знал... ну, ничего, поправится...

Меня резанул этот равнодушный тон...

Г. А. Соломон [1].С. 1718

…От него веяло холодком.

А. В. Луначарский.Ленин как ученый и публицист // Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 8. С. 13

(Далее цит.: А. В. Луначарский [3])

Так возобновилось наше знакомство, если не считать началом его нашу деловую переписку. Сцена с чемоданом произвела на меня самое тяжелое впечатление. Но Ленин был моим гостем и притом близким товарищем, и я, с трудом подавив в себе раздражение, перешел на мирный тон приветствий и пр. Когда мы, пообедав, поднялись из-за стола, чтобы идти ко мне — Ленин остановился у меня, в моей единственной комнате, — Менжинский снова схватился, было, за чемодан Ленина. После долгих препирательств с ним, я вырвал у него злосчастный чемодан и с шуткой, но настоятельно всучил его Ленину, который покорно и легко понес его. В моей памяти невольно зарегистрировалась эта черта характера Ленина: он никогда не обращал внимания на страдания других, он их просто не замечал и оставался к ним совершенно равнодушным...

Г. А. Соломон [1].С. 1819

Ленин спокоен и властен, он чужд всякого страха и совершенно лишен какого-либо своекорыстия, он олицетворение теории. Чувствуется, что материалистическое понимание истории вошло в его плоть и кровь. Он напоминает профессора желанием сделать свою теорию понятной и яростью по отношению к тем, кто не понимает ее или не согласен с ней, а также своей склонностью к разъяснениям.

Б. Рассел.С. 27

Я ожидал встретить марксистского начетчика, с которым мне придется вступить в схватку, но ничего подобного не произошло. Мне говорили, что Ленин любит поучать людей, но он, безусловно, не занимался этим во время нашей беседы.

Г. Уэллс.С. 12

Ленин умел слушать.

Л. Д. Троцкий [1].С. 148

Все возражения Владимир Ильич слушал спокойно, но без особого интереса, как бы заранее зная все мысли и соображения выступавших…

Е. Б. Бош.Встречи и беседы с Владимиром Ильичем (19151917 годы) // Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 4. С. 80

Его меньше всего, должно быть, занимало, что о нем подумают и как истолкуют тот или иной его поступок.

М. Д. Бонч-Бруевич.Вся власть Советам Воспоминания. М.: Воениздат, 1958. С. 279

…Чрезвычайно редко из его уст не только в порядке официальном и публичном, но даже интимном, замкнутом слышались какие-нибудь фразы, имеющие моральный смысл, говорящие о любви к людям.

А. В. Луначарский [3].С. 13

Ум у Ленина был энергический, но холодный. Я бы сказал даже — это был прежде всего насмешливый, язвительный, цинический ум. Для Ленина не могло быть ничего хуже сентиментальности. А сентиментальностью для него было всякое вмешивание в вопросы политики морального, этического элемента. Все это было для него пустяками, ложью, «светским поповством». В политике есть лишь расчет. В политике есть лишь одна заповедь: добиться победы.