Ленин жЫв
Шрифт:
«Страшно, но он так похож на Антихриста! Господи, прости за богохульство! Но он так своей судьбой похож на человека, который в отличие от Христа не своей смертью, а своей этой бесполезной вечной жизнью сам, один берёт на себя мучения за всех! Чтобы своей жизнью показать, как не надо делать! И что человеку нельзя! Я думаю о какой-то ерунде в эти минуты! Я уже стал циничным даже по отношению
В этот момент он ощутил, что до его руки кто-то дотронулся. Он вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Стюарт. Она грустно смотрела на Лучинского. По её щекам беззвучно текли слёзы. Кирилл дёрнулся, но ремни не дали ему даже шелохнуться.
– Спокойно, папа, спокойно, лежи спокойно. Ничего уже не изменишь. Но я смогла. Я смогла настоять на том, чтобы попрощаться с тобой. Он разрешил. Ты молодец. Ты мой герой. Я всегда знала, что ты у меня такой. Ты мой герой. И пусть этот безумец… – Стюарт кивнула на Ленина, – не пугает тебя, твоё имя будут знать все. Это я тебе обещаю.
– Да… но…
– Нет, папа, всё будет хорошо. Прости меня. Прости, что вот так получилось! Прости.
– Дочка, да не об этом! Как ты… как…
– Светлана? С ней всё хорошо… мальчик развивается нормально никаких патологий… не волнуйся, я позабочусь о своём братике… он ведь теперь один у меня…
– А он? – Кирилл кивнул куда-то в потолок.
– И он… – тяжело вздохнула Стюарт. – Да, кстати он выполнил своё обещание. Он теперь обычный человек… и знаешь… он сильно изменился. Он больше не устраивает эти дурацкие приёмы… Он вообще хочет подать в отставку… не знаю, дадут ли ему. Он сам, сам это мне сказал, я даже…
– Дочь… это ты прости меня! – Кирилл понял, что тоже расплакался, по его щекам пролегли тёплые дорожки с солёными каналами.
Стюарт заботливо вытерла ему слёзы носовым платком и тоже разрыдалась.
– Дочь, ты должна знать, ради тебя я всё бы сделал… всё…
– Я знаю, папа… я буду приходить к тебе по мере возможности…
– Прошу тебя, дочь, уговори… его остановить эксперимент… если сможешь…
– Я попробую,
Кирилл зажмурился, он хотел ещё что-то ей сказать, сказать такое важное, но вдруг с ужасом понял, что и сказать ему в принципе просто нечего. Он с ужасом открыл глаза и увидел, что её рядом нет. Стюарт исчезла… Лишь лицо наивного и противного старика напротив. Он улыбается и пристально смотрит… смотрит… смотрит…
– Батенька… не надейтесь, когда Вы пр-р-роснетесь, всё будет по-прежнему… в нашей стр-р-ране, мать её… по-другому быть пр-р-росто не может… это говорю Вам я… Они так и будут ждать до бесконечности мудрого, справедливого и доброго царя! Царя в головах их не хватает! Вот в чём беда!
Кирилл зажмурился и завыл, как волк. Он выл долго, долго, пока не почувствовал, что вокруг лишь одна пустота… Колющая глаз безбрежная темнота с пропастью неизведанного впереди, страх и ничего более вокруг… темнота, пустота и страх…
И вдруг перед ним возникло лицо той старухи из парка… той старухи с клюкой…
– Бенталь – дело не шуточное! Только вот не пей сразу большую дозу, не пей. Вот тебе к бальзаму листья Сакуры. Это особая Сакура, особая! – прокаркала старая карга.
И вновь пустота и темнота…
Возможно, он уже умер… но быть уверенным в этом не позволяет последняя надежда, да и кто может сказать, что там, за чертой, называемой границей жизни и смерти. Что значит этот рубеж? Так или иначе, но ему показалось, что ОН первый, кто попал в середину этой границы, словно на контрольно-следовую полосу, причём идёт он по ней и вдоль неё, не пересекая… ОН тот Колумб в измерениях человеческого сознания, ступавший наугад по мягким облакам границы жизни и смерти… Это была страна… сказочная страна… сознания. Где больше хотелось смерти, чем жизни…