Ленин. Жизнь и смерть

Пейн Роберт

По словам Троцкого, сначала в Кремль поступило сообщение, что Мирбах только ранен. Но потом стало известно, что он убит. С Лениным в посольство должны были ехать Свердлов и Чичерин. Ленин никак не мог сообразить, какое ему следовало употребить слово, приличествующее случаю. «Я уже обсуждал это с Радеком, — объяснял он. — Я хотел сказать: mitgef"uhl, сочувствие, но, вероятно, должен сказать: beileid — соболезнование». Он сел в машину и отбыл в посольство. Троцкий так описывает эти несколько мгновений перед отбытием Ленина к немцам: «Он слегка рассмеялся, надел пальто и твердо сказал Свердлову: „Пошли“. Его лицо изменилось, стало серого цвета, окаменело. Это путешествие в посольство гогенцоллернов для выражения соболезнования по поводу смерти графа Мирбаха было не таким легким делом для Ильича. С точки зрения внутреннего переживания, возможно, это был один из самых трудных моментов в его жизни».

Троцкий,

конечно, многое умалчивает, однако то, как он описывает эту сцену, дает повод для целого ряда догадок. Ленин наверняка читал секретные донесения Мирбаха в Берлин, и ему доставляла удовольствие мысль, что вину можно возложить на левых эсеров, ту самую «вишневую косточку». Он был в хорошем настроении, лукаво посмеивался вплоть до самого последнего момента, когда уже надо было ехать. Тут-то он и осознал, что ему предстоит побывать на месте, где было совершено убийство, и лицо его стало серым, как камень. По сути дела, вспоминая этот эпизод, Троцкий, как нам кажется, рассказывает о том, как сошлись три заговорщика, чтобы поздравить друг друга с успехом обтяпанного ими дельца.

Прежде чем отправиться в посольство, Ленин послал циркулярную телеграмму во все районные комитеты партии и совдепы, всем штабам Красной Армии. Вот ее текст: «Около 3-х часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха. Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать всеавтомобили и держать до тройной проверки».

Телеграмма облетела всю страну, но Блюмкина задержать так и не удалось ни тогда, ни впоследствии. Сам он потом рассказывал, что несколько дней после инцидента находился в одной из московских больниц, где ему залечивали царапину, полученную, когда он перелезал через ограду.

Дальнейшая карьера Блюмкина разъясняет многое в деле об убийстве германского посла. Он остался офицером ЧК, участвовал в Гражданской войне, в 1921 году был принят в партию большевиков. За убийство Мирбаха он так и не понес никакого наказания, напротив, с тех пор он постоянно занимал высокие должности. Он был одним из организаторов Красной Армии в Монголии. По его словам, именно он должен был возглавить военный поход на Тегеран, но в последний момент этот план не состоялся. Он ездил с важными поручениями в Индию, Египет и Турцию. Он был в таком фаворе, что его служебный кабинет располагался рядом с кабинетом Чичерина в гостинице «Метрополь», когда Чичерин был наркомом иностранных дел. Блюмкин пользовался привилегиями, какие предоставлялись лишь высшим сановникам коммунистической партии: у него были машина, шикарно обставленная квартира на Арбате, он постоянно менял любовниц. Об убийстве Мирбаха он говорил совершенно открыто. Однажды он даже рассказал своему приятелю, молодому коммунисту, звали которого Виктор Серж, историю убийства посла со всеми подробностями: «Я беседовал с ним и смотрел ему прямо в глаза, а сам все время думал: я должен убить этого человека. У меня в портфеле среди бумаг был спрятан браунинг…» Он описал, как помощники посла попадали на пол, и как Мирбах побежал к танцевальному залу, и как он, Блюмкин, метнул бомбу на мраморный пол. Приятель спросил его, был ли смысл убивать Мирбаха, и Блюмкин ответил: «Мы, конечно, знали, что Германия разваливается и вряд ли будет в состоянии начать новую войну с Россией. Мы хотели оскорбить Германию. Мы рассчитывали на эффект, который это должно было произвести в самой Германии». И дальше он рассказал, что большевики абсолютно всерьез вынашивали план убийства кайзера, но заговор провалился из-за того, что русским не удалось найти ни одного немца, кто бы взял на себя выполнение такого трудного дела.

Итак, ключом к загадке убийства Мирбаха могут служить слова Блюмкина: «Мы хотели оскорбить Германию». Уж Ленин-то знал, как оглушительно воздействует точно рассчитанное оскорбление на намеченную жертву: он уничтожил немало противников массированным огнем своих оскорблений. Результатом убийства Мирбаха стало то, что Германия сделалась на удивление сговорчивой с большевиками, и через несколько недель в Москву прибыл новый посол.

По прошествии не которого времени в российском посольстве в Берлине состоялась беседа между Леонидом Красиным и Георгием Соломоном, тогда первым секретарем посольства. Оба они были потрясены произошедшим недавно событием. Красин давно знал Ленина и объяснял убийство Мирбаха тем, что Ленину понадобился повод расправиться с левыми эсерами. Из его слов вытекало, что в среде революционеров были свои, «внутренние заложники», которых при удобном случае можно было «сдать»,

списав на них долги. «Я знал Ленина хорошо, — сказал Красин, — но никогда прежде не замечал в нем такого злого цинизма. Он рассказывал мне о том безжалостном решении, принятом правительством, и как оно было осуществлено: в тюрьме отобрали несколько десятков контрреволюционеров и расстреляли как сообщников в убийстве Мирбаха, „…чтобы немцы были довольны, — прибавил Ленин с улыбкой. — Таким образом, — продолжил Ленин, — мы ублажим наших социалистических товарищей и одновременно докажем свою невиновность, не нанеся никакого вреда нашему народу“».

Такое объяснение этой истории предложил Красин, но это была не единственная версия преступления. Слишком много нитей было завязано в самом сюжете — целый клубок противоречий и политических интриг. Но ясно одно: убийство Мирбаха было задумано с определенной целью — разрешить целый ряд сложных и противоречивых задач, и цель эта была достигнута.

А через десять дней было совершено еще одно убийство. На сей раз его жертвой стала фигура, куда более значительная, чем граф Мирбах, — был убит Николай II, царь всея Руси.

Решение о его физическом уничтожении принимал Ленин вместе со Свердловым, вероятно, без всякого согласования с другими членами ЦК. И снова та же цель — «оскорбить» и тем самым нанести врагу непоправимый психологический удар. Император, императрица, великие княжны — Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, юный цесаревич Алексей, его личный врач, горничная царицы, камердинер царя и повар содержались под строгим арестом в доме Ипатьева в Екатеринбурге. В ночь на 17 июля «все вышеназванные» были расстреляны, забиты прикладами и проколоты штыками. Не пощадили даже прислугу и врача. Несколько дней спустя в Екатеринбург вошли белогвардейцы и чехословаки. Поначалу о судьбе царской семьи ничего не было известно. Но постепенно выявлялись новые и новые улики преступления, и, наконец, их собралось достаточно, чтобы картина произошедшего была восстановлена до мельчайших деталей. На дне глубокой заброшенной шахты близ деревни Коптяки, в двадцати с лишним километрах от Екатеринбурга, были обнаружены останки несчастных жертв кровавого злодеяния. Среди документов, брошенных бежавшими большевиками, нашлась и зашифрованная телеграмма, подписанная Белобородовым, председателем Уральского областного исполкома. Она гласила: «Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации. Белобородов».

Царская семья перешла к большевикам «по наследству» от Временного правительства. Арестованный сразу после Февральской революции, император смирился со своей участью, словно уже давно ожидал подобной развязки. Он даже с каким-то облегчением воспринял перемену — теперь ему не надо было править народом, с которым ему всегда так было трудно. Тихий, безобидный, задумчивый, богобоязненный, совершенно неспособный ни на гнев, ни на проявление твердой воли — таков был царь. Создается впечатление, что он с той же покорностью, с какой взошел на царство, отдался в руки своим гонителям и палачам. За миг до смерти его последним жестом было заслонить собою сына, но он тут же был сражен выстрелом в лицо, в упор. Царицу, великих княжен Ольгу, Татьяну и Марию, доктора, камердинера и повара изрешетили пулями, и они скончались сразу. По каким-то причинам с великой княжной Анастасией и горничной императрицы Анной Демидовой расправились иначе — обе они были заколоты штыками и забиты прикладами ружей. Инструкция была — истребить, а уж каким способом, предоставлялось решать исполнителям.

В своих дневниках Троцкий передает разговор со Свердловым, который произошел после захвата Екатеринбурга белогвардейцами. Он спросил Свердлова, что сталось с царем, и тот сообщил ему, что царь убит вместе со всем семейством.

«— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов. — А что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

— А кто решал? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять белым их живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях».

Троцкий был осторожен и не выдал своего внутреннего смятения, но главный вопрос все-таки задал: «Кто решал?» Больше он вопросов не задавал. Он выразил согласие с принятым решением, хотя до того с нетерпением ждал, когда царь будет доставлен в Москву, чтобы можно было предать его открытому пролетарскому суду. Ленин более реально смотрел на дело: он сомневался в эффективности показательного процесса. Окончательное решение было за ним. И вот что пишет Крупская в своих мемуарах: «Чехословаки стали подходить к Екатеринбургу, где сидел в заключении Николай II. 16 июля он и его семья были нами расстреляны, чехословакам не удалось спасти его, они взяли Екатеринбург лишь 23 июля». Для нее тут все было просто, наверняка и для Ленина тоже.