Ленин. Жизнь и смерть
Шрифт:
Помимо Веретенниковых, в доме Ульяновых почти никто не бывал. За все время, проведенное в Казани, как вспоминает Анна, Владимир имел две тайные встречи с мало кому известными людьми, в прошлом революционерами: пожилой женщиной, бывшей участницей «Народной воли», и каким-то студентом. Нет сомнения в том, что Владимир, увлеченный Марксом, имел некоторые контакты со студенческими группами, изучавшими явления в жизни общества с позиций Маркса. Он даже познакомился с Федосеевым, но кружок Федосеева прекратил свое существование в июле 1889 года, все его участники были арестованы. Если бы в тот момент Владимир был в Казани, он вполне мог бы разделить их участь. Но так случилось, что он отсутствовал. Дело в том, что за несколько месяцев до этого Мария Александровна купила имение под Самарой, в двухстах километрах южнее Казани. [11] Новое имение предназначалось
11
Согласно Биографической хронике В. И. Ленина (т. 1, с. 41) М. А. Ульянова приобрела зимой 1889 г. небольшой хуторв Симбирской губернии. — Примеч. ред.
Больше всего на свете Мария Александровна боялась, что Владимир станет революционером, как его старший брат. Ей хотелось жить в мире и покое, чтобы ее не мучил страх, что в любую минуту в их дом может прийти полиция, забрать ее второго сына и бросить его в тюрьму или наказать еще суровее. Она знала о его увлечении марксизмом и тревожилась за него. Так возникла мысль о покупке имения. Владимир нехотя согласился, и земля была куплена. Это было крупное имение, расположенное километрах в пятидесяти восточнее Самары. Мария Александровна предложила семье переехать туда. По ее предположениям управлять имением и заниматься сельским хозяйством должны были Владимир и Марк Елизаров, жених Анны. По счастью, в Самаре не было университета. Место было подходящее; там можно было поселиться и мирно жить, позабыв о прошлом.
В распоряжении семьи оказалось более двухсот десятин земли. Тут были степные участки, лес, мельница, конюшни, озеро. Помещичий дом был скромным, роскошью и величиной не отличался. Поблизости находилась деревенька Алакаевка. За все эти владения Мария Александровна заплатила семь с половиной тысяч рублей — сумму, вырученную от продажи их дома в Симбирске. Купчая была оформлена Марком Елизаровым, уроженцем тех мест. Он вырос в одной из деревушек недалеко от Алакаевки. С Анной он познакомился в Петербурге, где учился в университете. Елизаров приятельствовал с Александром, но близким его другом не был. Марк подкупал сердечностью и мягким характером. Мария Александровна любила Марка, доверяла ему и не могла дождаться свадьбы, которая должна была состояться некоторое время спустя в том же году. Больше всего ей нравилось в нем то, что он не проявлял ни малейшего интереса к политике. Бедная, откуда ей было знать, что и он станет революционером!
История имения была такова. Раньше оно было частью крупного земельного хозяйства, объединявшего несколько деревень. Хозяйство это принадлежало некоему Сибирякову, владельцу золотых приисков в Сибири. Разбогатев, он в 70-х годах загорелся идеей создать крупную ферму и внедрить на ней самые передовые для той эпохи технологии. Сибиряков закупал за границей паровые плуги, сооружал амбары, конюшни, скотные дворы из кирпича и глины и пытался учить крестьян, как надо возделывать землю, чтобы она давала хорошие урожаи. Он отличался добродушием, был не глуп, придерживался либеральных воззрений и сочувственно относился к политическим ссыльным. Интересно отметить, что в имении Сибирякова какое-то время жил известный писатель Глеб Успенский, посвятивший свое творчество описанию тяжкой доли крестьянской бедноты. Надо сказать, что именно местные деревушки и их обитатели дали ему богатую пищу для сочинений. А Сибиряков строил школы, нанимал на свои деньги учителей и следил за тем, чтобы крестьянские дети учились. Он тратил деньги щедрой рукой, даже слишком щедрой. Огромное сельскохозяйственное предприятие, созданное им, оказалось в конце концов убыточным, и ему пришлось мало-помалу сворачивать дело, распродавая землю. Задолго до того, как был продан последний надел земли, Сибиряков перебрался в Петербург.
Елизаров знал все лазейки в процедуре купли-продажи; ему удалось заключить сделку по выгодной цене. Ульяновы получили хорошую землю. В деревне жили восемьдесят четыре семьи, то есть около трехсот крестьян. У большинства из них были свои лошади и коровы, собственные дома. Поначалу Владимир всерьез взялся управлять деревенским хозяйством, но очень скоро выяснилось, что это ему совсем не по душе. Пришлось нанять управляющего. «С самого начала, — признавался он позже, — я понял, что ничего не получится. У меня с крестьянами сложились ненормальные отношения».
Семья же безоговорочно приняла новое место жительства и полюбила Алакаевку, так напоминавшую им Кокушкино. Здесь с полей к ним долетал свежий степной воздух, здесь были леса, рощи. Длинный, нескладный барский дом стоял окруженный заросшим садом, границей которого служил вьющийся
Каждый в этом раю выбрал себе приглянувшийся уголок и создал в нем собственный мирок. Ольга облюбовала лужайку под старым кленом, Анна — березовую аллею, Владимир — тенистое местечко под липами. Он смастерил себе стол и скамейку и проводил там многие часы: читал и делал записи в тетради своим мелким, бисерным, неразборчивым почерком. Но иногда ему приходилось отрываться от занятий, когда к нему прибегали младшие дети с просьбой проверить их летние задания. В доме у него была отдельная комната, но он бывал в ней редко — приходил туда, чтобы переночевать. Окна в его комнате были затянуты голубыми занавесками, чтобы не влетали комары и мухи. Вечером, когда темнело, они зажигали на веранде лампу, на свет которой слеталась вся мошкара. Считалось, что таким образом можно отвлечь насекомых, и они не проникнут в дом.
До трех часов дня Владимир сидел в саду, с головой погруженный в свои книги. Как правило, в три часа дня семья обедала. После этого он шел гулять или плавал, или подтягивался на брусьях, которые сам прибил рядом со своей «беседкой» под липами. Владимир учил младшего брата Дмитрия играть в шахматы, причем запрещал ему делать обратный ход, если тот ошибался; дотронулся до фигуры — значит, ход сделан. Дмитрий потом вспоминал, что для Владимира все удовольствие в шахматной игре заключалось в поисках выхода из казалось бы безвыходного положения, в котором он порой оказывался. Результат его не очень интересовал, — его не волновало, будет он победителем или проиграет. Однако он считался мастером в шахматной игре. Как-то Марк Елизаров устроил Владимиру заочный шахматный турнир по почте с Андреем Хардиным, известным в то время шахматистом. Турнир проходил с большим напряжением. Владимир партию проиграл, но на этом не остановился, все годы, что он жил в Самарской губернии, затеянный им поединок с самарским адвокатом Хардиным продолжался. Однажды Дмитрий высказал мысль, что в гимназиях вместо мертвых языков для тренировки памяти неплохо было бы учить играть в шахматы. На это Владимир ему ответил: «Ты должен понять, что шахматы всего-навсего игра, и к ней нельзя относиться слишком серьезно». Маркс — другое дело, это действительно было единственное серьезное увлечение Владимира. Изучая различные стороны российского бытия, он пытался прямо или опосредованно применять к исследуемым проблемам теорию Маркса.
Днем семейство расходилось кто куда, у каждого было свое занятие. Вечером они собирались в тесной компании за длинным столом на веранде. Из погреба приносили бадью с холодным молоком, на стол подавали свежевыпеченный пшеничный хлеб. Время проходило либо в чтении, либо в пении, причем Владимир, бывало, поддразнивал певцов, на свой лад переиначивая слова, если песня ему казалась чересчур сентиментальной. Эту привычку он сохранил на всю жизнь. Была, например, песня о прекрасных глазках, грозивших кого-то погубить. Неизменно, когда исполнялся соответствующий куплет, он разражался хохотом, махал как бы в отчаянии руками и кричал: «Уже погиб, погиб совсем!»
Это были вечера, полные покоя и умиротворения. Любящая семья вся в сборе у огонька, а вокруг — мир, утонувший в сумраке ночи. Однажды, проникнувшись очарованием момента, Анна сочинила стихотворение, в котором описала семейный вечер на веранде.
Ночь давно уж, все-то дремлет, Все кругом молчит. Мрак ночной поля объемлет, И деревня спит… Под покровом темной тучки Спряталась луна, Нет и звездочек, порой лишь Чуть блеснет одна. В хуторке лишь, на крылечке, Светит огонек, И за чтением серьезный Собрался кружок. Все сидят, уткнувшись в книги, Строго все молчат, Хоть Манюшины глазенки Больно спать хотят. Хоть кружится, развлекая, Неустанный рой — Бабочек, букашек стая, Что из тьмы ночной Жадно так стремятся к свету, Пляшут вкруг него. Теплотой его согреты, Мнят, что вновь вернулось лето, Что идет тепло…