Ленин. Жизнь и смерть

Пейн Роберт

Ленину надо было попасть в дом тестя Эйно Рахья, который жил в небольшой деревушке Ялкала, близ станции Териоки. Тестю сказали, что его постояльца зовут Константин Иванов, что он писатель, которому требуются покой и тишина, потому что ему необходимо закончить книгу.

— Да, конечно, — ответил тот. — Только не говорите мне, что его фамилия Иванов. Я ведь работал в Петрограде, и Ленина везде узнаю, будь он хоть в парике.

Хитрость не удалась, но никого это не огорчило. Ленину понравился небольшой сельский дом, стоявший в стороне от деревни. Он ходил в лес за грибами и даже однажды попробовал, как настоящий крестьянин, пройтись с сохой, но у него ничего не получилось. «Чертовски трудное занятие», — так отозвался он о крестьянском труде и занялся другим — стал купаться в озере. Люди особенно дивились его привычке писать свою книгу по ночам.

Но жизнь в глухой, тихой деревушке имела и определенные недостатки. Отсюда было трудно поддерживать связь с Петроградом. Курьеры по дороге в Ялкала рисковали быть схваченными полицией. А именно сейчас Ленин жаждал свежих, самых последних новостей

из Петрограда. Поэтому он решил, что Гельсингфорс будет наиболее подходящим для него убежищем: там он сможет поддерживать прямую связь с Петроградом. Пожив неделю в Ялкала, он направился в Гельсингфорс, сделав остановку в Лахти, маленьком городке с развитой деревообрабатывающей промышленностью, расположенном на полпути между Териоки и финской столицей. Затем он погостил некоторое время на даче у депутата финляндского сейма, под Гельсингфорсом. Фактически он совершал неспешное путешествие вдоль побережья Финского залива, разумеется, соблюдая все меры предосторожности. Путь ему прокладывала небольшая группа преданных большевиков во главе с Шотманом; они заранее продумывали каждый его шаг, планировали, проверяли, делали все возможное, чтобы он был в полной безопасности. В Гельсингфорсе Шотман решил «сыграть тузом». Здесь тайная полиция не так усердствовала, как во всех других больших городах России. А объяснялось это тем, что шефом полиции был Густав Ровио, социал-демократ, избранный на эту должность на волне Февральской революции. К тому же он командовал народной милицией. По договоренности с Шотманом Ровио встретился с Лениным поздней ночью на пустынной площади поблизости от его дома. Никто им не помешал. Они спокойно поднялись на пятый этаж в квартиру Ровио. Его жена в то время была за городом. Удобно расположившись в кресле и прихлебывая поданный ему хозяином чай, Ленин принялся доводить до сведения Ровио, каковы в дальнейшем будут его обязанности:

— Газеты из Петрограда привозят вечерним поездом, — говорил он, — и, следовательно, вы должны будете каждый вечер отправляться на вокзал и привозить мне сюда газеты. Что касается корреспонденции, то, поскольку государственной почте доверять нельзя, устройте так, чтобы мои письма доставлялись в Петроград через ваших агентов в почтовом вагоне.

Инструкции так и сыпались, но наконец-то Ровио смог отойти ко сну. Ленин же, верный своей привычке, расчистил на столе место и сел работать. В тихой комнате еще долго слышался скрип его пера. Когда на следующее утро Ровио проснулся, Ленин спал. На столе лежала его тетрадь. На обложке Ровио прочел заглавие: «Государство и революция».

В этой работе Ленина значительно отчетливей, чем во всех предыдущих, слышится голос Нечаева — категорический, авторитарный, бескомпромиссный. Основная тема — полное уничтожение государственной власти и неминуемое возникновение коммунистического общества, поначалу в форме диктатуры пролетариата, а затем в следующей форме — совершенно свободного общества, в котором государство отомрет само собой. Та часть, где Ленин возвещает о наступлении этакого «Царства Божия», в котором нет нужды в государстве, все равны и свободны, все братья, — звучит крайне неубедительно. Но вот о том, каким образом следует разрушить, сокрушить государственную власть, Ленин говорит уверенно и с тем же знанием дела, что и Нечаев, когда-то провозгласивший: «Все должно быть уничтожено, и пусть будущее само позаботится о себе».

В «Государстве и революции» Ленин выдвигает тезис: перед социалистическим пролетариатом стоит задача не только одержать победу над государственной властью, но и разрушить государство как таковое до основания. Рабочий класс, по его мнению, должен «разбить», «сломать», «взорвать» существующую государственную машину до полного ее уничтожения, не оставив камня на камне. Поскольку государство есть инструмент подавления эксплуатируемых классов, другого пути нет. Научное положение, что государство имеет своим назначением охрану экономических и политических интересов своих граждан, регулирует конфликты между классами, — Ленин просто-напросто отметал. Государство должно исчезнуть, и точка. Следовательно, теперь перед пролетариатом стояла одна задача: сосредоточить всю свою сокрушительную мощь на борьбе с единственным своим врагом — государством, которое обязательно будет защищаться всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Но даже зная, что свержение государственной власти дело решенное и буржуазия обречена, не стоит, говорит Ленин, обнадеживать себя мыслью, что процесс этот будет легким. Напротив, этот процесс потребует невероятных жертв, борьба будет беспощадной. И в том, как Ленин говорит о насилии, жертвах, есть, какая-то болезненность. Вот что он пишет: «В действительности этот период неминуемо является периодом невиданно ожесточенной классовой борьбы, невиданно острых форм ее, а следовательно, и государство этого периода неизбежно должно быть государством по-новомудемократическим (для пролетариев и неимущих вообще) и по-новомудиктаторским (против буржуазии)».

Ленин не замечает упрощенных схем и бессмыслицы в своих рассуждениях. В них вообще отсутствует концепция новой жизнеспособной, умной, сложной государственной машины, которая должна прийти на смену старой. Даже все наоборот — новая форма правления, как он себе ее представляет, будет совсем простой; это будет что-то вроде распределительного центра. Читаем: «…Для уничтожения государства необходимо превращение функций государственной службы в такие простые операции контроля и учета, которые доступны, подсильны громадному большинству населения, а затем и всему населению поголовно».

Китайский философ Лао-Цзы думал, что управлять государством такое же

нехитрое дело, «как жарить мелкую рыбешку». Ленин считал, что в новом государстве все будет просто, ну, как на почте. Он был абсолютно твердо в этом уверен. Он полагал, что главную роль в государстве будет играть вооруженный пролетариат, который будет жить в коммунах и обеспечиваться всем необходимым из некого центрального распределительного органа, «синдиката». Это будет что-то наподобие братства, все будут милые друзья и соседи, и поэтому никому и в голову не придет притеснять своего ближнего. В самом деле, какая может быть речь об утеснении другого человека — ведь такая возможность даже не возникнет. А зачем? Богатство, собственность будут запрещены, никто не будет владеть чем-то таким, на что может позариться сосед. Правительственные чиновники будут получать такую же заработную плату, что и рабочие. Они будут лишены всяких привилегий и права занимать особое положение в обществе. Они должны будут считать себя служащими, преданными государственному делу, а не хозяевами государства. Вопрос о жалованье муниципальных чиновников уже как-то вставал в дискуссиях большевиков. По тем прикидкам средним чиновникам выходило жалованье, равное девяти тысячам рублей. Ленин в сноске с возмущением пишет: «Совершенно непростительно поступают те большевики, которые предлагают, например, в городских думах жалованье по 9000 руб., не предлагая ввести для всего государства максимум 6000 руб., — сумма достаточная». Судя по всему, называя эту цифру, он основывался на высказывании Энгельса о том, что самое высокое жалованье члена Парижской Коммуны не превышало шести тысяч франков.

Ленинский труд «Государство и революция» представляет чрезвычайный интерес исключительно из тех соображений, что в нем с полной очевидностью отсутствует какая-либо логика. Тут автор дает волю утопическим фантазиям. Похоже, он предвидел, что его будут упрекать в этом, и чтобы рассеять это впечатление, он то и дело открещивается: «Мы не утописты и нисколько не отрицаем возможности и неизбежности эксцессов отдельных лиц, а равно необходимости подавлять такиеэксцессы. Но, во-первых, для этого не нужна особая машина, особый аппарат подавления, это будет делать сам вооруженный народ с такой же простотой и легкостью, с которой любая толпа цивилизованных людей даже в современном обществе разнимает дерущихся или не допускает насилия над женщиной. А, во-вторых, мы знаем, что коренная социальная причина эксцессов, состоящих в нарушении правил общежития, есть эксплуатация масс, нужда и нищета их. С устранением этой главной причины эксцессы неизбежно начнут „отмирать“. Мы не знаем, как быстро и в какой постепенности, но мы знаем, что они будут отмирать. С их отмиранием отомрети государство».

Разумеется, теория отмирания государства была придумана не Лениным. Эта теория попала в его поле зрения, когда он изучал полемическую работу Энгельса «Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом», более известную под коротким названием «Анти-Дюринг». В своей работе Энгельс в достаточно категорической форме заявляет: «С того времени, как не будет ни одного общественного класса, который надо бы было держать в подавлении… вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другою излишним и само собою засыпает. Место правительства над лицами заступает распоряжение вещами и руководство процессом производства». К такому неожиданному заключению Энгельс приходит почти в конце своей книги, но вот что поразительно: читая ее всю, с начала до конца, мы не находим ни единого довода в подкрепление этой мысли. Однако он упорно развивает ее дальше. Именно в тот момент, когда отомрет государство, возвещает Энгельс, для человечества наступит новая историческая фаза, потому что тогда человек станет по-настоящему свободным. Перефразируя Энгельса, Ленин предлагает свою формулировку: «Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства».

Возникает подозрение, что работая над книгой «Государство и революция», Ленин сам был озадачен высказыванием Энгельса об отмирании государства и пытался как-то в этом разобраться. В том, что буржуазному государству придет конец, — он не сомневается. Это случится в результате беспощадной, чудовищной борьбы пролетариата с буржуазией, предсказывает он. В одном отрывке он заявляет, что пролетарское государство начнет отмирать сразу же после победы над буржуазией, «ибо в обществе без классовых противоречий государство не нужно и невозможно». При поддержке преобладающего большинства населения оно будет осуществлять свою волю «почти что без „машины“, без особого аппарата…». «…Коммунизм создает полную ненадобность государства, ибо некогоподавлять». Но чем дальше, тем больше он запутывается в противоречиях, повторяет одно и то же, сбивается; он манипулирует словами, как жонглер разноцветными шариками, — они так славно танцуют в воздухе, послушные ему, но постепенно рука его теряет уверенность, шарики лопаются, представление заканчивается, артист устало бредет домой. Только что он утверждал, что государство отомрет немедленно после победы пролетариата, — и вот он уже печально качает головой, вынужденный признаться в своей неуверенности: «Поэтому мы и вправе говорить лишь о неизбежном отмирании государства, подчеркивая длительность этого процесса, его зависимость от быстроты развития высшей фазыкоммунизма и оставляя совершенно открытым вопрос о сроках или о конкретных формах отмирания, ибо материала для решения таких вопросов нет». И не могло быть, поскольку выдвинутая им теория построена на песке, — она абсолютно лишена какого-либо научного обоснования.