Ленин
Шрифт:
Могло ли хоть одно светское государство уделять фактически религиозным вопросам такое систематическое внимание? В такой уродливой, средневековой форме? Разве мог бы ленинизм жить в стране, если бы его так не культивировали?
Предполагал ли сам Ленин, что подобное идолопоклонство будет рассматриваться как высший смысл государственной политики?
Не является ли подобная практика примером массового, многолетнего, глубокого затмения сознания великого народа идеями и мифами человека, который был по духу чужероден России?
Истории еще предстоит продолжать выяснять роль этого поразительного феномена. Но как бы там ни было, Ленин проявил удивительную целеустремленность, изворотливость, хитрость, волю в достижении цели, в которую, похоже,
Ленин, улучив момент, ловко подобрал почти валявшуюся власть. Он успел заложить только фундамент монолитного и прочного здания, пока его не подкосила болезнь. Но не повлияла ли она на его политические решения? Особенно в 1921–1922 годах?
Власть и болезнь
В декабре 1935 года начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Ходоровский обнаружил в секретном архиве записки покойного профессора-невропатолога В. Крамера, лечившего Ленина. Естественно, он тут же доложил о них высшим властям Кремля. Однако их уже мало интересовало то прошлое, которое было скрыто от всех. Записки Крамера отправили в совершенно секретный архив ЦК, где они и пролежали еще более полувека.
Профессор пишет, что болезнь Ленина, закончившаяся смертью, «длилась в общей сложности около двух с половиною лет, причем общая характеристика ее таила в себе такие признаки, что все невропатологи, как русские, так и заграничные, останавливались на ней как на чем-то, что не соответствовало трафаретным заболеваниям нервной системы»{7}.
Уже во второй половине 1921 года Председатель Совнаркома был серьезно болен. Однако Ленин работает по-прежнему очень много и напряженно. Вот, например, один такой день 21 июня 1921 года, каковых (по нагрузке) было много.
В 11 часов Ленин приезжает на автомобиле из Горок и сразу отправляется на заседание Политбюро. Там целая куча вопросов: о чистке личного состава партии, о борьбе с голодом, о III Конгрессе Коминтерна, о налогах, о приезде американского сенатора Д. Франса, о предстоящей Московской губернской партийной конференции, о предложении китайскому правительству о выдаче белогвардейцев, о допуске представителей Великобритании в Петроград, об утверждении В.Л. Коппа полномочным представителем РСФСР в Германии, множество кадровых вопросов…
То было рядовое заседание Политбюро, которое решало и предрешало все государственные дела. Партия уже подменила и подмяла государство.
До вечернего заседания правительства, начавшегося в этот день в 18 часов, Ленин занимается работой, которую он любил: писать или диктовать записки. На этот раз он пишет письма, телеграммы, записки уполномоченному Наркомпрода на Северном Кавказе М.Н. Фрумкину, заместителю наркома внешней торговли А.М. Лежаве, своему заместителю по Совнаркому А.И. Рыкову, заместителю наркома продовольствия Н.П. Брюханову, членам коллегии Накромата внешней торговли Войкову и Хинчуку, секретарю ВЦИК А.С. Енукидзе, в Наркомат земледелия И.О. Теодоровичу, секретарю Л.А. Фотиевой, библиотекарю Манучарьянц, заместителю наркома просвещения Е.А. Литкенсу. В этот же отрезок времени читает письма, телеграммы, подписывает денежные документы, мандаты, рассматривает прошения, звонит по телефону, знакомится с письмом японского корреспондента П. Саваямы, которому отказывают в приезде в Россию, и т. п. и т. д.
Вечером Ленин председательствует на заседании Совета Народных Комиссаров, который рассмотрел несколько десятков вопросов. В ходе заседания Председатель правительства вновь пишет записки, подписывает документы, обрывает говорунов, требует тишины, раздражается, если кто-то входит или выходит…
Таков лишь один рабочий день Ленина{8}. Нагрузка на человека, который лишь на сорок восьмом году своей жизни, по существу, узнал, что такое государственная служба, огромна. Организм Ленина болезненно адаптируется к состоянию бесконечного переключения внимания с вопросов экономических на политические, с партийных – на дипломатические, рассмотрение огромной массы мелких текущих дел, которые тогда называли
Его порой раздражала музыка (скрипка), он не переносит внешнего шума, стука за стеной, суеты, разговоров на заседаниях. Как вспоминала Лидия Александровна Фотиева, в июле 1921 года, когда ремонтировалась его квартира в Кремле, Ленин требовал, чтобы перегородки между комнатами были «абсолютно звуконепроницаемые», а полы – «абсолютно нескрипучие».
На свои нервы Ленин жаловался довольно часто. Так, в письме к сестре Марии Ильиничне в феврале 1917 года брат пишет: «Работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая»{10}. По ряду косвенных признаков Ленин знал о неблагополучии со своими нервами. Так, в его ранних бумагах обнаружены адреса врачей по нервным, психическим болезням, которые проживали в Лейпциге в 1900 году{11}. Несколько лет после октябрьского переворота, насыщенных драматизмом революционных событий, форсировали у вождя болезнь мозга и нервов. Особенно это стало заметно с весны 1922 года. Как писал В. Крамер, ему, как врачу, уже тогда стало ясно, что «в основе его болезни лежит действительно не одно только мозговое переутомление, но и тяжелое заболевание сосудистой системы головного мозга»{12}.
Известно, что болезнь сосудов головного мозга очень тесно связана с психическими заболеваниями. Не случайно, что большинство врачей, лечивших Ленина в 1922–1923 годах, были психиатры и невропатологи. Психические заболевания на почве атеросклероза сосудов, как гласит медицинская литература, проявляются в систематических головных болях, раздражительности, тревоге, состояниях депрессии, навязчивых идеях… Все это можно проследить у больного Ленина. Например, как установил Евгений Данилов (мной найдены подтверждения этих выводов), в ходе болезни Ленин был часто раздражителен, гнал врачей от себя, иногда не хотел видеть Крупскую…{13} Болезнью не только повреждены сосуды, но затронута и психика.
Однако Ленин продолжал руководить партией и страной. Периодами его мучает какая-либо навязчивая, маниакальная идея, пока он не найдет для нее практического выхода. Весной 1922 года, например, это была проблема церкви: Ленину казалось, что после разгрома сил контрреволюции в гражданской войне церковь возглавила весь тайный антисоветский лагерь. Председатель Совнаркома инициирует ряд самых жестоких решений правительства антирелигиозного характера, исподволь готовив решающий удар по церкви.
Вернемся еще раз к церковной теме, но уже в связи с болезнью.
В начале марта 1922 года Ленин, как мы знаем, уезжает на отдых в Корзинкино, близ Троицкого-Лыкова Московской губернии, где отдыхает три недели. Церковь не дает ему покоя. Он все больше убеждается (такова идея, которая его мучает): церковь – последний бастион контрреволюции. Несколько дней он увлеченно работает над программной статьей «О значении воинствующего материализма», размышляет над практическими шагами по резкому ограничению влияния церкви. Мысли его радикальны и беспощадны. Ленину кажется, что программа разгрома церкви в России не только даст крупные денежные средства советской власти, но и резко продвинет страну вперед по пути социализма. Золото плюс безраздельное влияние коммунистической идеологии! Это так важно и ценно!