Ленин
Шрифт:
Что Россия была последние дни накануне революции, это несомненно.
Я вне себя, что не могу поехать в Скандинавию!! Не прощу себе, что не рискнул ехать в 1915 г.!»{12}
Спустя всего несколько недель после его заявления, что он, возможно, и не доживет до «грядущей революции», Ленин самоуверенно заявляет, что ясность в том, что Россия была «накануне революции», для него «несомненна». Как и большинство политиков, он совсем не считает нужным помнить и тем более следовать тому, что провозгласил ранее.
Пишет телеграмму Зиновьеву в Берн и предлагает тому немедленно приехать в Цюрих. Одновременно отправляет письмо Я.С. Ганецкому: «Необходимо во что
Задача Ганецкому поставлена непосильная: найти человека, похожего на Ленина, и еще плюс к этому немого… Ленин вообще любил выдвигать труднорешаемые задачки: например, зажечь пожар мировой революции. Вскоре, естественно, от поиска «немого шведа» отказались. Начались энергичные поиски безопасных путей проезда Ленина и группы большевиков из Швейцарии в Россию.
А вести из Петрограда между тем приходили совсем необычные, потрясающие, ошеломляющие. Отрекся от престола царь. А затем и его брат Михаил. Сколько Ленин выпустил ядовитых стрел непосредственно в Николая II! А сейчас этот бывший уже монарх отрекается в пользу Михаила, а тот, в свою очередь, издает рескрипт: «…прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.
Петроград, 3 марта 1917 г. Михаил»{14}.
Ленин напряженно вчитывался в сообщения газет, узнавая состав Временного правительства, образовавшегося после Февральской революции. Фамилии Г.Е. Львова, П.Н. Милюкова, А.И. Гучкова, Н.В. Некрасова, А.И. Коновалова, М.И. Терещенко, А.А. Мануйлова, А.И. Шингарева, А.Ф. Керенского вызывали у него саркастическую улыбку: «Буржуазия успела втиснуть свои зады в министерские кресла». У Ленина ни минуты не было сомнений в том, что эти либералы ничем не лучше царя. Их приверженность демократическим идеалам он расценивал не больше как стремление «одурачить народ».
В своем первом «Письме издалека» Ленин верно, с точки зрения большевистских интересов, уловил своеобразие момента: кроме Временного правительства возникло еще одно «игралище власти» – Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н.С. Чхеидэе, А.Ф. Керенским, М.И. Скобелевым. В исполком Совета, состоявшего из пятнадцати человек, вошли лишь два большевика: А.Г. Шляпников и П.А. Залуцкий. Но Ленин быстро и точно отметил для себя, что в двоевластии коренится редкий, уникальный для большевиков шанс.
Ленин увидел в Совете будущий прообраз органа революционной диктатуры пролетариата. И наоборот, во Временном правительстве, которое могло бы утвердить в обществе принципы буржуазно-демократического народовластия, Ленин усмотрел исключительно и только мишень для своих бешеных атак. Уже менее чем через неделю после образования Временного правительства Ленин, совсем не зная действительного положения дел в Петрограде и России, безапелляционно заявил: «Правительство октябристов и кадетов, Гучковых и Милюковых… не может дать народу ни мира, ни хлеба, ни свободы »{15}.
Атакуя с самого начала Временное правительство – законный орган демократических преобразований, большевики не выдвигали мирной альтернативы революционного развития. Не случайно ленинская директива большевикам, отъезжающим в Россию, была немногословна:
«Наша тактика: полное
Весьма прямо и цинично Ленин сказал об этом, выступая 14 (27) марта в цюрихском «Народном доме» с докладом «О задачах РСДРП в русской революции». Готовящийся к отъезду в Россию Ленин с глубоким удовлетворением произнес зловещую фразу, что на его родине «превращение империалистической войны в войну гражданскую началось »{17}. А сама Февральская революция есть лишь первый этап социальных преобразований. «Своеобразие исторической ситуации данного момента, – говорил на собрании Ленин, – как момента перехода от первого этапа революции ко второму, от восстания против царизма к восстанию против буржуазии…»{18}
Это утверждение стало затем аксиомой ленинизма, его азбукой. Один из самых приближенных к Ленину большевиков – Г.Е. Зиновьев в своей теперь малоизвестной работе «Ленинизм» (введение в изучение ленинизма) прямо писал: «В феврале революция была еще буржуазной, а Октябрь был уже началом социалистической революции. Февральская революция была беременна октябрьской; буржуазно-демократическая революция была беременна пролетарской. И случилось даже так, что беременность-то эта продолжалась почти ровно 9 месяцев…»{19} Такие «естественные» аргументы приводил Зиновьев, долгие годы проживший вместе с Лениным в эмиграции.
Февральская революция для Ленина не была самостоятельным феноменом, независимым социально-политическим явлением; это был лишь «этап» того процесса, которому молился лидер большевиков, – социалистической революции, по всей вероятности, мировой. Не случайно окончание своего доклада в цюрихском «Народном доме» Ленин завершил характерными фразами:
– Да здравствует русская революция!
– Да здравствует начавшаяся всемирная рабочая революция!
Какой будет начавшаяся революция – Ленин знал. В своем первом «письме издалека» лидер большевиков писал: «Один кровавый комок — вот что такое общественно-политическая жизнь переживаемого момента»{20}. Временное правительство только пытается распорядиться властью и не без основания считает, что верность союзническим отношениям обернется меньшей кровью для России (так потом и вышло), нежели сознательно способствовать поражению собственной армии, к чему призывали большевики. Ленин уже видел ситуацию в Россию через призму «кровавого комка», хотя такой она станет со временем лишь с помощью большевистской партии.