Ленинград-28

Соколов Иннокентий Дмитриевич

Панюшин удовлетворенно смотрел на Ильича. Ловил его яростный взгляд, в котором бесновалось пламя.

— Говори — сжалился он, наконец, и Лановой облегченно заговорил.

Рассказывал недолго, да и все не то, что хотелось бы слышать Панюшину. Юрий мрачнел, с каждой минутой наливаясь раздражением. Все что знал Лановой, а знал он совсем немного, и так было известно Панюшину. Вот только ключ на столе притягивал взгляд — тонкая трубочка из плексигласа, с пестрой спиралевидной лентой внутри. Ключ поблескивал в лучах жаркого сентябрьского солнца, и Панюшин мучительно пытался вспомнить, где уже видел подобную штукенцию.

Лановой закончил говорить, и замер, уткнувшись пустым взглядом в противоположную

стену кабинета. Юрий щелкнул пальцами, и директор как-то враз обмяк. И когда Лановой по особенному засопел, Панюшин вспомнил, что означает блестящая трубочка.

Директор заметил интерес Панюшина, и суетливо схватил ключ. Он уже начал приходить в себя, и пытался сообразить, что происходит. Юрий еще раз осмотрел кабинет. Справа от стола, колыхались на ветру шторы. Панюшин вспомнил, что, входя в заводоуправление, обратил внимание на небольшой балкончик, с осыпающейся штукатуркой. По всей видимости, там за шторами и был выход на балкон. Ну да, точно — Панюшин мысленно прокрутил в голове план здания, который составил в считанные секунды. Что ж, возьмем на заметку, мало ли что.

Панюшин слез со стола, подошел к карте. Похожая была и у него, вот только его карта была куда подробнее. Карта карте рознь — это Панюшин усвоил еще до перелома. Он наклонился, подобрал циркуль. Ого, тяжеловат инструмент.

Лановой, насупившись, следил за всеми перемещениями Панюшина, по-прежнему сжимая ключ в руках. Его голова вновь стала пустой, и эта пустота привычно действовала на нервы. Кажется, они только что о чем-то разговаривали, но о чем? В памяти всплывали только бессвязные обрывки слов да смутные образы, вроде матовой таблички, прикрученной проржавевшими болтами к боковой стенке корпуса автомата для газировки.

Когда Ильич повернулся, чтобы положить ключ обратно в сейф, Панюшин молча бросился на него. Они сопели, пытаясь, одолеть друг друга, свалились на пол, и уже там, собравшись с силами, Юрий заехал директору прямо в висок головкой циркуля. Лановой захрипел и закатил глаза. Потом Юрий душил его, удовлетворенно наблюдая, как дергается грудь начальника, не получая воздуха.

За окном раздался визг тормозов, и Панюшин на мгновение замер, прислушиваясь. Он осторожно, чуть ли не на цыпочках, подкрался к балконной двери, и осторожно выглянул из-за шторы.

К проходной подъехал огромный сверкающий джип. Хлопнули двери, и из недр огромного салона вывалились на свет божий новые хозяева жизни — здоровые молодчики с крепкими шеями. Тяжелые цепи блестели золотом, а лысые затылки придавали особый шарм. Услышав, как тихонько отворяется дверь кабинета, Панюшин нырнул за штору, и вовремя — пронзительный крик секретарши разорвал тишину.

— Вот дура! — невпопад подумалось Панюшину. Он выглянул — услышав поросячий визг секретутки, молодчики рванули к входу, вытягивая пистолеты.

Нужно было спешить. Панюшин рывком перебросил сильное тело через балкон, с силой ухватившись за бортик балкона. Ноги описали широкую дугу, и Юрий повис на бортике. Досчитал до трех, разжал руки, и упруго приземлился на землю.

— Эй брателла, тормозни, нах!

Здоровенный амбал выскользнул с водительского места. Панюшин осмотрелся — справа, изгибаясь, уходила вдаль кирпичная стена завода, вдоль которой росли чахлые ели с отпиленными верхушками, непременный атрибут Славянска (иногда Юрий скрежетал зубами, проклиная полупьяное быдло, что тешило туповатых родичей, принося на Новый Год изуродованные деревья), не годится — там она будет как на ладони, слева ступеньки крыльца и темная влага проходной с вертушкой из нержавейки — еще немного, и бандиты, обнаружившие мертвеца, выскочат наружу. Единственная возможность — вперед, мимо черного монстра на титановых дисках.

— Ты

чо, чумной, иди сюда, не ссы… — Панюшин пошел навстречу, всем своим видом демонстрируя — свой я, браток, свой.

— Там Ильичу плохо — Затараторил он, разводя ладони в стороны.

Хитрость удалась. Водила чуток расслабился, и Юрий, подойдя ближе, прижал кончики пальцев к ладони, напрягая кисть.

— Гена, держи падлу! — заорал с балкона один из качков, и рука водителя метнулась к поясу за оружием. Юрий предугадал движение бандита и выбросил вперед кисть, метясь в шею. Кадык Гены хрустнул, и верзила рухнул на землю. Панюшин пронесся мимо машины, мимоходом заглянув в салон джипа. Ключей не было — предусмотрительный Гена наверняка сунул брелок в карман. Ну и черт с ними — с джипом.

Напротив заводоуправления угрюмо серели корпуса заочного отделения пединститута. Неприметная тропинка петляла между соснами (с такими же спиленными верхушками), уходила вдаль, огибая воняющий хлоркой туалет, чтобы затеряться между кучами мусора. Панюшин несся прочь, расшвыривая каблуками туфель прошлогоднюю хвою. Там за мусорной кучей дыра в заборе, и если удастся выбраться — что ж, старушка судьба подождет до следующего раза, когда можно будет подставить подножку старику Панюшину.

Пролезая через дыру, он вновь услышал запах хлорки. Все правильно — впереди еще один туалет, куда больше и грязнее предыдущего, затем автобусная стоянка, и платформы автовокзала. Что нравилось ему в этом чудном городке — удивительная компактность. Огромные производственные цеха мирно соседствовали с покосившимися домами, широкими озерами, безлюдными, но, тем не менее, изрядно загаженными посадками с кривыми тополями и изувеченными соснами и елями. Тут же тебе и вузы, и вокзал, и центр города — просто прелесть. Особенно если нужно оперативно скрыться в толпе, что Панюшин тут же и сделал.

Всю дорогу домой, он украдкой ощупывал ключ в кармане, пытаясь сообразить, что делать с попавшей в руки игрушкой. Лазерную указку для ключа, Панюшин отобрал в парке у пацаненка, подарив взамен мятый червонец, что впрочем, не помешало испуганному шкету заныть, и броситься к гуляющей неподалеку мамаше. Панюшин не стал искать встречи с разъяренной самкой и благополучно удалился…

* * *

Воспоминание окончилось, словно кто-то нажал кнопку «Стоп». Панюшин открыл глаза, возвращаясь в реальность. Он давно уже перестал удивляться странной способности играться с прошлым. Достаточно легкого усилия, и некогда пережитое вновь встает перед глазами, становясь объемным, чуть ли не осязаемым. При желании он мог проиграть любой эпизод своей жизни, рассмотрев все до мельчайших подробностей, правда, до определенного момента, за которым оставались лишь жалкие крохи — призрачные лоскутья, ворошить которые, все равно, что ковыряться на помойке — вроде и много всего, вот только толку никакого. Вот такой вот каламбур получился.

За окном что-то треснуло, и Юрий испуганно вскинул голову. Он быстро, но, тем не менее, соблюдая осторожность, сложил сегменты в коробку, и, оглядываясь, запрятал ее в шкаф. Шум за окном усилился — кто-то колотил в калитку, пытаясь привлечь внимание. Панюшин проскользнул к окну, и замер, высматривая в щели между занавесками, причину шума.

Хлипкая калитка треснула, подалась. Юрий увидел как здоровенный детина в затертой спецовке, поплелся по двору, спотыкаясь на ходу.

Чертова старуха — день уже заканчивался, и лишние хлопоты были вовсе ни к чему, тем не менее, очередной клиент подбирался к разбитому крыльцу, очевидно желая приобщиться к возвышенному — старая перечница торговала самогоном, и в сарае змеевик из нержавейки ронял в широкую горловину трехлитровой банки горючую слезу.