Ленинград' 84

— Иван, вставай! Занятия проспишь!

Что такое? Какие к чертям занятия? Я давно не работаю в колледже. Отстаньте, я на пенсии. Ничего не понимаю! С трудом разлепляю веки и поднимаюсь. Подо мной скрипит панцирная кровать, ноги сами попадают в шлепки.

«Откуда тут такие старомодные штиблеты?»

Уже встав и подойдя к двери, понимаю — что-то здесь не так. Подожди! Нет, все отлично знакомо. Наша квадратная комната в общаге на четыре человека. Лехи, как всегда, нет на койке. Опять где-то зависает. Вроде у него Пассия на Охте. В окна бьет яркое солнце,

резко поднимая утреннее настроение.

Чтобы размяться, по давно заведенной привычке делаю несколько движений руками и туловищем. Странно, ничего нигде не болит и не поскрипывает. Покажите мне здорового мужчину после сорока, и я скажу, что он просто недообследован хорошими специалистами. В зрелом возрасте, чем дольше ты не будешь обращаться к врачу, тем быстрее умрешь. Примеров из знакомых не счесть. Окончательно очухиваюсь уже в санузле. Есть вещи, которые человек делает не задумываясь. Но именно сейчас процесс быстрого освобождения организма от лишнего показался мне на редкость странным. Опускаю голову:

«Ангидрит твою гипотенузу!»

Короткая, но крайне насыщенная преподавательская деятельность приучила меня заменять матерную брань на их более интеллигентные аналоги. Вдобавок можно использовать массу словечек из блатного мира, что в девяностые и позже прочно вошли в литературный язык. Их я помнил достаточно, чтобы на одном базаре развести какого-нибудь наглого не по понятиям чепушилу. А как еще отреагировать на чужеродное тело, в котором оказался? Где я? Что со мной? Это психушка, но со сдвигом в плоскость знакомого прошлого? Ведь я отлично помню это место, в котором провел несколько лучших лет своей жизни. Нет, вру. И позже было много хорошего. Как, впрочем, и плохого. Не состоит жизнь человека из бесконечного счастья. По мне и правильно. Как тогда отличить одно от другого.

— Иван, ты чего на пробежку не вышел?

— А?

Оглядываюсь и натыкаюсь взглядом на атлетично сложенного паренька, стоящего на пороге умывальни в одних спортивных трусах.

— Опять в загуле? Кончал бы ты, Ванек с непотребством. Дембель давно позади, а жизнь впереди.

— Ага. Чего-то странно себя чувствую.

Парень, вспоминаю, что его зовут, Сергей, мой лепший институтский дружок включает воду и достает зубную щетку.

— Это Питер, детка. По вечерам здесь требуется носить шарф, чтобы не надуло. А ты так его и не купил!

— Почему? — в голове что-то нехотя всплывает. — Купил!

«Ох, ма!»

Как однако своеобразно наша память устроена. Как будто некий слой внезапно становится прозрачным, и ты читаешь проявившийся на нем текст.

«Я его помню!»

Этот пижонский шарф, неразлучный со мной до начала полукриминального бизнеса. Братва такого бы не допоняла. Не по понятиям подобное носить настоящему пацану. Гребаный Экибастуз! Как же мы тогда низко пали!

«Тогда?»

Только сейчас понимаю, что на меня из зеркала смотрит смутно знакомый тип. Узковатое лицо, пухлые щечки, незамутненный взгляд серых глаз, светло-русые волосы с дурацкой прической. Я же вроде «пёрышки» в институте носил, или позже?

«А где бородка?»

Невольно провожу рукой по подбородку. Лишь дохлые усики топорщатся над губой. Я и брился ведь в эти годы не каждый день. Не

армия бы с её идиотскими порядками, то и вовсе не брился.

— Серый?

— А! — Серега фыркает, умываясь по пояс. Такие пропорционально сложенные тела любят девчонки.

— Число какое сегодня?

— Третье сентября.

— Ёперный театр!

— Чего? Ты сегодня странный какой-то Ванек. Торопись, а то на занятия опоздаем. У нас лекции важные. В курсе, что нам еще вспоминать, что за два года службы забыли.

— Серый, какой сейчас год?

Мой институтский приятель вытирается полотенцем и открыто усмехается. Он сам большой любитель подколоть и разыграть.

— Восемьдесят четвертый. Город Ленинград. Но не третья улица Строителей, дом номер двадцать пять, а набережная реки Мойки, дом сорок восемь.

Ничего не отвечаю на его откровенный подкол, лишь оторопело взираю на себя самого в зеркало. Но сорокалетней давности или заморозки. Как такое возможно? С трудом вспоминаю, что случилось со мной накануне, раз так крепко по мозгам вштырило. И я перестал в старческой деменции отличать реальность от хорошего забытого прошлого?

Зима. Был странный звонок из аудиторской конторы, просили подъехать. Бизнес сам собой не управляет. Пусть он и скукожился до нескольких купи-продай фирмочек. Пришлось разгребать свой «Крузак» из снега и выезжать. Зимняя дорога через таежные дебри, несущийся навстречу лесовоз, что внезапно повело. Еще успел подумать — Вот меня и достали старые дружки. Как красиво! Последнее что помню — удар. Дальше темнота.

Руки от нечаянного понимания крепко схватились за умывальник. Так меня качнуло! Это что же… Вопрос без ответов. Нет их и не будет. Так во всяком случае я подспудно ощущаю. Хм, это шутка дьявола или того, кто наверху? Засунуть меня в прошлое. И главное, зачем? Смысл проживать еще одну жизнь с той же судьбой? Нет, старые ошибки я исправлю. Может быть. Но совершу новые. Эй, бородатый дядька наверху — зачем!?

«Фу! Бессмыслица какая-то!»

Да ладно? Вот на меня смотрит с той стороны бытия испуганный я. Весной вернулся со срочной службы, полон надежд и волнений. Вернулся в жизнь шум из коридора. Студиозы спешат на занятия. Так какого рожна ты теряешься? Когда ты боялся спонтанных решений, дьявол дери?

Рассматриваю себя дальше. У меня крепкие руки, не зря все лето трудился на Соловках. Косить водоросли это вам не тут и не там. Там мужицкая сила нужна! Загар лучше, чем южный, северный крепче и дольше стоит, и он не такой темный, а скорее золотистый. Тело в форме, я потрогал живот. Все внизу на два размера меньше. Ну кроме Этого, что под трусами. Там все просто зае#ись!

«И какого рожна тебе тогда надо?! Живи да радуйся!»

Нет, чтобы ни говорили, но армия здорово дисциплинирует и оставляет полезные навыки.

«Через три минуты после начала тревоги рота должна стоять на плацу в полном вооружении!» — не раз говаривал нам ротный. И по фиг, что портянки не намотаны, а просто просунуты в сапоги, а во вздыбившейся спереди шинели напиханы запасные магазины, штук нож и саперная лопатка. Главное, что рота выполнила норматив. Затем проходит команда «Оправиться!» и минут десять солдаты приводят себя в порядок, чтобы выглядеть воинством, а не бандой отморозков с Пустоши.