Ленинград-43
Шрифт:
— Вы понимаете, что при живом Гитлере перемирие между Германией и СССР невозможно даже теоретически?
— Фюрер, бесспорно, великий человек. Но мне также жаль, что покушение первого февраля сорвалось. Для политика всегда важно вовремя уйти. Он остался бы в истории как Вождь, поднявший страну из тлена и заплативший за свою ошибку жизнью, погибнув как солдат, на посту. Теперь же… если я скажу да, вы ведь возразите, что Сталин очень хотел бы видеть его в петле на вашей Красной площади — по приговору вашего суда?
— Красная площадь никогда не была у нас местом казни. Но вы не ответили на вопрос.
— Господин
— Когда мы и сами всё возьмем, чем вы можете быть нам полезны? Лояльностью — ну так если верить вашей пропаганде, мы все сплошь дикари из азиатских степей, едим сырое человеческое мясо и намерены не оставить в Германии не только живых людей, но даже крыс и мышей — так, кажется, сказал Геббельс по радио неделю назад?
— Пропаганда и есть пропаганда. Имеющая цель не сообщить правду, а побудить толпу к поступкам. Тем более после вам понадобятся лояльные посредники, которые разъяснят населению разумность оккупационной политики и бессмысленность сопротивления. Вам ведь предпочтительнее будет получить в вассалы страну с работающей промышленностью — а не выжженную землю и трупы? А после того, что, уж простите, господин народный комиссар, делали на Востоке германские войска, очень многие из моих товарищей всерьез опасаются, что… Мы патриоты Германии и хотим, чтобы она продолжала жить, несмотря ни на что!
— Что ж, ваша позиция будет доведена до высшего советского руководства. И хотя не может быть и речи о заключении мира — но мы готовы проявить снисхождение лично к тем, кто будет столь же благоразумен. Конечно, к тем, кто не совершал военных преступлений перед нашим народом.
— Вопрос, господин народный комиссар. Вывоз с вашей территории ценностей считается таковым преступлением — если все убытки будут нами возмещены?
— Если будут. Не всё может быть оценено в марках или рублях. Я был сейчас в Ленинграде — по пути сюда. То, что солдаты вермахта сделали с дворцами и парками Петродворца, Пушкина, Павловска и Гатчины, гораздо больше подходит к образу диких варваров-людоедов. Чем вы расплатитесь за украденную Янтарную комнату — вашей Дрезденской галереей? Наподобие того, как с бельгийцами за Лувэн после той войны. И уж конечно, оценивать свой ущерб будем мы, а не вы — как и стоимость того, что вы предложите взамен. Ну, а репарации для погашения вреда нашему хозяйству вы должны будете заплатить обязательно — ни о каком снисхождении тут и речи быть не может!
— Принято, господин народный комиссар. Мы проиграли — и готовы заплатить. Это не чрезмерная ноша при нашем немецком трудолюбии. Однако мы хотели бы вашего понимания еще в одном вопросе. Наверняка англо-американцы потребуют от Германии продолжения выплат репарационных платежей еще за ту, прошлую войну. Поддержит ли это СССР?
— Наша позиция уже была озвучена. Германия
— Я понял. Еще вопрос: будет ли плата взыскиваться со всего германского хозяйства в целом? Или же в переданной вам папке среди прочего есть список тех из деловых людей Германии, кто слишком фанатично поддерживал Гитлера, а также особенно жестоко эксплуатировал труд восточных рабочих? Моих товарищей там нет. Лично я считаю, что даже на войне должно оставаться место для гуманизма.
— Евреи в Голландии сказали бы про вас совсем иное. Как прежде поляки — среди которых вы истово выполняли приказ Гитлера «сделать из Польши ад на земле». Политика СССР — никто не должен остаться безнаказанным. Хотя, насколько мне известно, пока не уточнялось, относятся ли сюда содеянное не против нас.
— Война. Как поступать с враждебным элементом?
— Кто спорит… Однако же в качестве доказательства серьезности ваших намерений и возможностей СССР желает получить что-то от вас уже сейчас.
— Если это будет в наших силах.
— А если нет, то вы нам и неинтересны. Так вот, первое: мы желаем, чтобы люди вот по этому списку были переданы нам — живыми и здоровыми. Удобнее всего сделать это здесь, на территории Швеции, я полагаю?
— Так… про генерала Карбышева я слышал, а кто такой майор Гаврилов? И остальные фамилии в списке?
— А это имеет значение? Для вас важно, что без выполнения первого пункта нам вообще нет смысла иметь с вами дело. Как вы это осуществите, вам виднее — но, наверное, задача легче, чем Гитлера убить? И второе: германские промышленные предприятия не должны приводиться в негодность перед попаданием в наши руки. За американские бомбы вы, конечно, не отвечаете — но чтобы не было никаких взрывов, затоплений, эвакуации и демонтажа! Обоснование на ваше усмотрение — например, что предлагаемый кое-кем план приведет к полной дезорганизации и падению военного производства. Естественно, это относится и к территориям бывшей Австрии и Чехии.
— Это мы обеспечим. Вся собственность будет сохранена.
— И третье, персонально для вас, господин Зейс-Инкварт. Вот по этому адресу в Амстердаме, на прямо подведомственной вам территории, скрывается еврейская семья. Дом с секретом, но тут подробно написано, как войти. Всего восемь человек, главу семьи зовут Отто Франк, его жена Элит, дочери Марго и Анна, и еще четверо их друзей. Все они должны попасть сюда, в Швецию, в советское посольство. Надеюсь, у вас достаточно возможностей это обеспечить?
Артур Зейс-Инкварт, имперский наместник Нидерландской провинции в составе Еврорейха, министр без портфеля в правительстве рейха, группенфюрер СС, старый партийный товарищ Гитлера, пользовавшийся его абсолютным доверием (и в иной версии истории повешенный по приговору Нюрнбергского трибунала), лишь молча кивнул. Когда решается судьба Германии и лично своя — что стоят жизни каких-то восьми евреев?
И снова 14 января 1944. Берлин, Главное управление имперской безопасности, кабинет рейхсфюрера СС.