Ленинград действует. Книга 2
Шрифт:
Та женщина долго, пристально, пристрастно всматривается в ее лицо и вдруг решительно берется за едва удерживаемый Валей лом:
– Давай вместе, доченька!
Они силятся вдвоем поднять этот проклятый лом. Но и вдвоем у них не хватает сил.
– А ну, бабоньки, подходите! – решительно говорит женщина. – Вдвоем не можем, так впятером осилим! Надо ж нам хоть этой железякой немца побить, распроэтакого!.. А ну, дружно!.. Не горюй, девочка!
И десять женских рук хватаются за один лом, поднимают его, неловко ударяют им по льду. Женщинам тесно, они мешают одна другой.
– По трое, по трое! – командует женщина. – Женя, Шура, да отойдите вы, за другой
… Да! Сегодня я своими глазами вижу, как начинается очистка еще одной улицы Ленинграда.
Маленькими группами собираются женщины у каждых ворот этой узкой улицы Плеханова. И шеренга их, мучительно, но упрямо работающих, уходит в даль, в просвет улицы.
А на больших, широких проспектах Ленинграда трудятся уже сотни и тысячи людей – все больше женщины!
Я глядел на этих женщин и повторял про себя на днях слышанные по радио или читанные в газете стихи Ольги Берггольц:
… И если чем нибудь могу гордиться, То, как и все друзья мои вокруг, Горжусь, что до сих пор могу трудиться, Не складывая ослабевших рук Горжусь, что в эти дни, как никогда, Мы знали вдохновение труда…
Здесь, в холоде и мраке блокированного Ленинграда, мы любим мужественные стихотворения Ольги Берггольц [7] . Поэтессы блокадного Ленинграда Ольга Берггольц и Вера Инбер – в эти дни наша гордость! Умерла от голода Надежда Рославлева, но работает в летных частях Людмила Попова, слагает стихи Елена Вечтомова. Наряду с поэтами и писателями – Н. Тихоновым, А. Прокофьевым, Вс. Вишневским, В. Саяновым, Б. Лихаревым, Вс Азаровым, В. Шефнером, М. Дудиным, И. Авраменко, А. Решетовым и многими, многими другими – свой труд влагают, как оружие в душу ленинградцев, и наши, оставшиеся здесь писательницы: В. Кетлинская, Е. Катерли, А. Голубева. А наши художницы, наши артистки, – разве возможно перечислить всех представительниц искусства, не пожелавших уехать из Ленинграда?
7
Эти написанные в январе или в феврале стихотворные строки вошли в сборник стихов О. Берггольц «Ленинградская тетрадь» – одну из первых «блокадных», изданных осенью 1942 года книжек ленинградских поэтов.
Две женщины – молодая и пожилая – тянут по улице саночки, тяжело нагруженные дровами. Они потрудились сегодня, раскалывая и перепиливая бревна и обломки досок.
Гул, грохот, звон стекол. Падает неподалеку снаряд. Громкоговоритель на перекрестке улиц внушительно повторяет: «Артиллерийский обстрел района продолжается. Населению укрыться!»
«Населению укрыться!» – настойчиво повторяет громкоговоритель. Женщины останавливаются: – В подъезд зайти, что ли?
– А санки как?
– Здесь оставим, – кто их возьмет!
Еще один снаряд разрывается в соседнем квартале. Женщины прислушиваются. Стоят. Спокойно и неторопливо обсуждают: зайти им в подъезд или не заходить?
А твоей Кате тоже увеличили? – неожиданно опрашивает молодая, та, что в ватной куртке и ватных брюках.
А как же… Она на оборонительных… Нам теперь хорошо… Вот только, думается, лучше б мукой давали. Хлеба-то не почувствуешь, а мукой – я бы пирожки делала, все, знаешь, разнообразие.
Забыв о причине своей остановки, женщины горячо обсуждают, что еще можно бы сделать, если б норму хлеба выдавали мукой.
Обстрел
Да чего же мы стоим-то?
А стреляет он…
Пойдем, ладно! – махнув на звук какого-то разрыва, донесшийся от середины квартала, произносит молодая.
Пойдем, правда! Все равно! – И, взявшись за петлю веревки, женщины неторопливо тянут саночки дальше…
Идут прохожие. Стоит у ворот, опираясь на лопату, только дежурная ПВО, задумчиво смотрит вдоль улицы, и в глазах ее скучающее выражение…
То, что в других городах вызвало бы страх и уныние, – здесь, в привычном ко всему Ленинграде, вросло в быт, вроде как скверная, но привычная особенность климата.
Девушка-письмоносец поднимается с тяжелой сумкой по лестнице пятиэтажного дома. В этот дом попало за время войны уже три снаряда. Две квартиры разбиты, третья лишилась маленькой, угловой комнаты. Несколько снарядов упали во двор и несколько вокруг дома. А он стоит, так же как тысячи других ленинградских жилых домов. В нем много пустых квартир, но немало и населенных – теми жильцами, которые никуда из родного города не захотели уехать.
Все они близко перезнакомились, сдружились, все ревниво следят за порядком в доме.
Девушка-письмоносец стучится в квартиру пятого этажа:
Марья Васильевна, вам письмо из Свердловска. У вас кто там: сын или дочка?
Нет, милая, просто друзья!.. – отвечает Марья Васильевна. – А вы что ж это в такой час ходите?
А в какой такой час?
Да смотрите, как он кладет! Вот только что – из окна смотрела – один разорвался у перекрестка…
А, обстрел-то?.. Так мне ж некогда! Сколько почты разнести надо…
Дверь захлопывается. Письмоносец стучит в другие квартиры. Одна из раскрывшихся дверей выпускает на лестницу разлетающийся мелодичными всплесками вальс Шопена – в той квартире школьница Лена каждый день практикуется в игре «а рояле. Из другой квартиры доносится стук пишущей машинки.
Обстрел продолжается.
Сегодня в дом попал четвертый за время войны снаряд. Он угодил во второй этаж, над воротами, в ту квартиру, где живет одинокая старушка. Квартира разбита. Старушка осталась жива – она выходила на часок в магазин, за хлебом. Вхожу в помещение домоуправления. Здесь, после осмотра разбитой квартиры, обсуждают, в какую из пустующих квартир переселить старушку. В обсуждении принимают участие Марья Васильевна и школьница Лена… Старушке дадут необходимую мебель, одежду, посуду… Старушка сидит тут же, благодарит заботливых женщин и время от времени закипает ненавистью: «Ох, проклятый… Уж отмстится ему!.. Уж так отмстится!.. Я б сама ему…»
Старушечьи кулачки сжимаются. Глядя на старую, все на миг умолкают. Управхоз говорит:
Ничего он не понимает в нашем народе… Все думает панику на нас нагнать, а растит только злобу нашу… Глядите, бабку нашу, тихую, и ту в какую ярость вогнал!..
Вогнал, вогнал, родимые! – горячо подтверждает старушка. – Близко вот только мне с ним не встретиться… А уж встретились бы…
Если б только немец видел выражение глаз этих женщин при одной их мысли о том, что сделала бы каждая из них, столкнувшись лицом к лицу с опостылевшим, заклятым врагом!.. Если б только он видел! В липком страхе уронил бы руки от угломера того дальнобойного орудия, какое приказано ему навести на центральную улицу Ленинграда… Схватился бы за голову, понял бы, что никогда не выбраться ему отсюда в свою Германию, сквозь ненавидящий его, готовящий ему здесь могилу русский народ!..