Ленинградская зима
Шрифт:
— Севернее… гораздо севернее… — сказал Рестель, вдруг став очень серьезным.
— Тогда вернемся к подлецам. Я хотел заметить, что человек, которого там считают подлецом, для нас вовсе не подлец, и мы соответственно должны к нему относиться.
— Никакого противоречия! — возразил Рестель. — Придет срок, и я своего подлеца обласкаю, даже орден ему дам. Но вначале мой подлец знает, что он подлец, исходя из своих русских критериев поведения. И в этом его до поры до времени не нужно разубеждать. Если же вы сразу дадите ему понять, что его подлость для вас — ценный подарок, он сядет вам на голову. А если
Они беседовали о русских подлецах, попивая ароматный кофе в уютном садике на русской земле, слыша ее тепло, ее осенние запахи. Над ними было густое черное русское небо в редких и блеклых звездах…
В это время Чепцов уже подходил к окраине городка. Он совершенно спокойно прошел весь путь. Огородами пробрался до глухого переулка возле церкви и пошел по нему к центру города. Впереди он увидел силуэт грузовика и услышал голоса. Подошел ближе и стал смотреть. Две женщины выносили из склада тяжелые ящики, а мужчина — это был шофер — расставлял их в кузове грузовика.
— Бог на помощь, — сказал Чепцов, подойдя еще ближе.
— Если ты с богом, помоги, — сердито и сипло ответила женщина, тащившая на плече ящик…
Чепцов молча перехватил у нее тяжелый ящик и вскинул на грузовик. Он стал вместе с женщинами таскать ящики, пока они не загрузили кузов машины.
Женщины, шофер и Чепцов уселись рядком на бревнах передохнуть.
— Местный будете? — спросила женщина с сиплым голосом. Чепцов в темноте не мог ее разглядеть.
— Местный… — усмехнулся он. — Я от самой Риги местность ногами меряю. А по службе я военторговец. Доторговался вот…
— Гляди, Груня, наш товарищ по всем несчастьям. А я заведую тут магазином, это мой склад. Три дня грузовика не могла допроситься. Никому дела нет, а случись что, сам знаешь, подай сюда завмага.
Где-то в центре города сухо треснул разрыв снаряда, и тотчас над крышами там расплылось розовое пятно. Чепцов знал: началась артиллерийская обработка города, через час сюда пойдут танки. Но это началось почему-то раньше времени, о котором ему было сказано в штабе дивизии.
— Поехали, бабоньки. — Шофер встал и быстро направился к машине.
— Не дрожи! — сипло крикнула ему вслед заведующая магазином. — Ящики-то бабоньки таскали, дай хоть остыть малость.
Шофер, не отвечая, залез в кабину и завел мотор. В это время снаряд ударил позади склада, воздушная волна сорвала с него крышу, всю целиком, и, перебросив ее через улицу, поставила шалашом перед домом.
Завмаг стала поспешно садиться в кабину, другая, встав на колесо, легко вспрыгнула в кузов и втиснулась там между ящиков.
— Куда едете? — спросил Чепцов.
— В Ленинград, куда ж еще… — ответила женщина. — А ты что, остаешься?
— Подвезете?
— Залезай, шевелись! — злобно крикнул шофер.
Близко разорвался еще один снаряд. Комья земли застучали по крыше шоферской кабины. Грузовик рванулся с места. Чепцов забросил в кузов рюкзачок, схватился за борт и с разбега вскинул свое крепкое тело в двинувшуюся машину.
Над городом метался судорожный свет непрерывных артиллерийских разрывов и начинавшихся пожаров. Казалось, что черное небо вот-вот расколется от непрерывного грохота.
Грузовик, не зажигая света, мчался
Шофер, видно, дорогу знал хорошо — грузовик довольно скоро вырвался на шоссе, и город, охваченный огнем, остался позади…
На окраине Ленинграда грузовик свернул с шоссе и подъехал к воротам, над которыми полукругом, накладными буквами по сетке было выведено: «База потребсоюза».
Чепцов поблагодарил женщин и стал с ними прощаться, но они пригласили его позавтракать. «Это похоже на первое свидание, — вспомнил Чепцов слова Акселя и улыбнулся: — Не очень-то похоже… А ничего…»
В чистенькой сторожке шипела яичница на громадной сковороде. Откуда-то явился директор базы — толстяк с розовыми, налитыми щеками. Узнав, что на базе гость, видавший войну, он принес поллитровку и стал расспрашивать.
— Всякого хлебнул, — угрюмо отвечал Чепцов. Надо было начинать жизнь неразговорчивого человека.
— Немцев видал? — спросил директор, голубые его глаза светились неподдельным детским любопытством.
— Издали.
— Издали оно и лучше, — понимающе заметил директор. — Вблизи они могут запросто голову оторвать.
Выпили за победу над врагом. Потом за Родину и за товарища Сталина. Директор как-то сразу осоловел, обмяк, и его повело на философию.
— Хорошо мы жили… — тоскливо начал он. — Больно хорошо жили. Пришел час расплачиваться. Немец… Он же сосиски из опилок ел, честное слово, сам в газете читал. Масло он в глаза не видел. Ему пушки взамен масла предлагали. Вот он с голодухи и злой как черт. Рвется до даровой шамовки, до нашего масла, до наших окороков. А мы все еще чешемся.
— Говорили — никому пяди земли не отдадим, — насмешливо вставила заведующая магазином, расчесывая свои густые поседевшие волосы.
— И не отдадим! — вдруг заорал директор и ударил кулаком по столу, его лицо налилось кровью, стало багровым.
— Оно и видно… — Груня кивнула на Чепцова. — От самой Риги пяди меряет.
— Главный счет впереди, — грозно провозгласил директор и, расплескивая водку, стал наливать себе еще.
— Когда Гитлер всех нас на виселицу вздернет, да? — съехидничала заведующая магазином.
Директор выпил.
— Ошибкой было, Нина Ивановна, что назначили вас завмагом, — сказал он печально. — Политически незрелый вы человек.
Заведующая магазином встала из-за стола и вышла из сторожки. Вслед за ней вышла и Груня.
— Скатертью дорога, — крикнул им вслед директор. — Баба есть баба во все времена. Верно? Звать-то вас как?
— Николай Петрович. — Чепцов посмотрел на часы и заторопился. — Пора мне.
— Куда пора? — Директор пьяно пялил глаза на Чепцова.
— Пойду начальство искать.