Ленька Пантелеев
Шрифт:
– Я так... случайно, - забормотал Ленька, тоже пробуя улыбнуться.
– Мы ведь не знали, не думали, что вы...
– Думали, что я богу душу отдал? Да?
Он держал Ленькину руку в своей большой теплой руке и с улыбкой смотрел на мальчика.
– Я рад, - сказал он тихо.
Ленька присел на корточки. Он тоже чувствовал огромную радость, он чувствовал нежность к этому большому, сильному, связанному бинтами и прикованному к постели человеку, но не знал, какими словами сказать об этом.
–
– Вот табуреточка... Скиньте с нее... Фекла, помоги...
На табуретке стояла бутылка с молоком, лежали круглый хлеб, яйца, несколько огурцов и тоненькая книжечка с вложенным в нее карандашом.
– Ничего... спасибо, - сказал Ленька.
– Я так. Мне ведь скоро идти...
Он сидел на корточках и несмело поглаживал руку Василия Федоровича.
– Ну, что там у нас... дома, в деревне?
– полузакрыв глаза, спрашивал Василий Федорович.
– Ничего... так... все в порядке, - бодрым голосом отвечал Ленька, чувствуя на себе беспокойный, настороженный взгляд Феклы Семеновны.
– Ваша изба в целости... Я заходил, видел.
– Да я не о том. Я хотел спросить: кто там у нас верховодит? Глебовы-то еще хозяйничают?
– Да. Федор Глебов на днях лавку открыл. Торгует. Сыновья его, которые раньше в лесу скрывались, теперь дома живут. А с Хорькой я не играю больше.
– Это почему ж так?
– Вы же знаете, почему, - нахмурился Ленька.
Он смотрел на Кривцова и думая, что председатель очень изменился. Не в том дело, что его остригли и что он похудел. Голос у него был расслабленный, больной, но в этом голосе не было уже тех нежных, девичьих ноток, которые так поразили Леньку когда-то в сумерках на Большой дороге.
– Ничего, - говорил он с невеселой усмешкой.
– Пускай похозяйничают, потешатся напоследок... Ведь, дураки пошехонские, не понимают и понять не хотят, что Советская власть - навечно, что ее ни вилами, ни топорами, ни английскими пулеметами не сокрушить... Помните?
– сказал он, открывая глаза. И опять в его голосе зазвучали теплые певучие нотки, когда, приподнявшись на локте, он хрипловатым голосом медленно, упирая на букву "о", прочел:
Рать подымается
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!
– Это что? Откуда?
– спросил Ленька.
– А это у Некрасова. Не читали разве? "Русь" называется... Несокрушимая!.. Это ведь про нас с тобой сказано, про наше времечко!..
– Василий Федорович, - сказал Ленька.
– А это правда, что у вас...
Он запнулся.
– Что это у меня?
– Что у вас - восемнадцать ран?
Кривцов негромко посмеялся в бороду.
– Не знаю, дружок. Я не считал.
– Да, да, правда... Мне Фекла Семеновна говорила.
И,
– Ведь вы - знаете, Василий Федогыч, кто? Вы - гегой.
– Ну вот! Придумали... Я, дорогой мой, русский мужик. А русский мужик сильный, он все выдюжит. Это вот она у меня действительно героиня, - сказал он, улыбаясь и показывая глазами на жену, которая молча стояла у него в изножий, облокотившись на спинку кровати.
– Ведь это она меня от смерти спасла...
– Полно тебе, Василий Федорович, - заливаясь румянцем, ответила Фекла Семеновна.
– Не я тебя спасла, а дохтор... Вот он идет!
– сказала она вдруг испуганным шепотом.
Ленька оглянулся.
Через палату быстро шел, размахивая руками и держа направление прямо к нему, невысокий румяный человек в белом халате и в белой кругленькой шапочке, сдвинутой на затылок.
– Позвольте, хе-хе, - говорил он, двигая густыми черными бровями.
– Это что такое? Товарищ Кривцова, это как же вы, хе-хе, без халата сюда? И кто вас пустил?
– Прости, батюшка. Я сейчас. Я на минутку, - забормотала Фекла Семеновна.
Ленька поднялся и смущенно смотрел на доктора. Он сразу узнал его.
– А это что за птица?
– сказал тот, останавливаясь и разглядывая мальчика.
– Хе-хе. Интересно... Ты как сюда попал, попугай?
– Это ко мне, Борис Яковлевич, - слабым голосом сказал Кривцов.
– Я так... на минутку... зашел. Здравствуйте, доктор, - сказал Ленька, вежливо кланяясь и шаркая ногой.
– Хе-хе. Постой! Где я тебя видел?
– сказал доктор, взяв мальчика за подбородок.
– Ты у меня лечился когда-нибудь?
– Еще бы... Вы разве не помните? Вы же меня кололи...
– Хе-хе. Колол! Я, мой друг, за свою жизнь, хе-хе, переколол, вероятно, хе-хе, десять тысяч мальчиков и такое же количество девочек. Где? Когда? Напомни.
– Этим летом. В гостинице...
– А-а! Постой!.. В Европейской?.. Хе-хе. Помню. Дифтерит?
– Да.
– Черт возьми! Хе-хе. Почему же ты не в больнице?
– Мне некогда было, - сказал Ленька. И он коротко рассказал доктору о своих ярославских злоключениях.
– Черт!
– сердито повторил доктор.
– Хе-хе. Ерунда какая... Чушь собачья. Иди сюда!
Он схватил мальчика за плечо и подвел к окну.
– Открой рот.
Ленька послушно открыл рот.
– Скажи "а".
– А-а, - сказал Ленька.
– Еще. Громче.
– А-а-ы-ы, - замычал Ленька, поднимаясь на цыпочки и выкатывая глаза.
– Хе-хе. Н-да. Странно. А ну, открой рот пошире. Горло не болит?
– Э, - сказал Ленька, желая сказать "нет".
– И не болело?