Леопард охотится в темноте
Шрифт:
Но Крейг продолжал сопротивляться, хвататься за воспоминания о человеке, который был его другом, вероятно, лучшим другом в жизни. Он вспомнил врожденную порядочность получившего воспитание в христианской миссии Самсона Кумало, его честность и прямоту. Вспомнил о том, как он предпочел уволиться вместе с самим Крейгом из департамента охраны диких животных, когда у них возникли подозрения, что их непосредственный начальник замешан в браконьерстве. И сейчас он сам стал главным браконьером? Человек, который проникся к нему состраданием и позволил увезти из Африки свое единственное сокровище – яхту? Он стал
– Он – мой друг, – сказал Крейг.
– Был, но изменился. При вашей встрече с ним он объявил себя вашим врагом, – заметила Сэлли-Энн. – Вы сами сказали об этом.
Крейг кивнул и вдруг вспомнил обыск своего сейфа в отеле, произведенный полицией по приказу сверху. Тунгата, должно быть, подозревал, что Крейг является агентом Всемирного банка, мог догадаться, что ему поручили собрать информацию о браконьерстве и заговоре. Именно этим можно было объяснить его яростное противодействие планам Крейга.
– Не хочу думать об этом, – сказал он. – Мне ненавистна сама мысль, но, возможно, вы правы.
– Я уверена.
– Что вы собираетесь делать?
– Передать Питеру Фунгабере собранные доказательства.
– Он раздавит Сэма, – тихо произнес Крейг и мгновенно услышал ответ:
– Тунгата – воплощение зла, Крейг. Он расхититель!
– Он – мой друг!
– Он был вашим другом, – поправила его Сэлли-Энн. – Вы не знаете, кем он стал, вы не знаете, что произошло с ним в лесу. Война может изменить любого человека. А власть могла изменить его еще более радикально.
– Боже мой, как мне жаль.
– Пойдемте со мной к Питеру Фунгабере. Будьте рядом, когда я приведу свои доводы и доказательства против Тунгаты Зебива. – Сэлли-Энн легонько пожала его руку.
Крейг не совершил ошибку и не ответил на рукопожатие.
– Мне очень жаль, Крейг. – Она еще раз сжала его ладонь. – Правда жаль.
Она убрала свою руку.
Питер Фунгабера согласился встретиться с ними рано утром, и они вместе отправились к нему в дом на берегу Макилване.
Слуга проводил их в кабинет генерала – огромную практически пустую комнату, выходившую на озеро и раньше служившую бильярдной. Одну стену занимала огромная карта страны, испещренная разноцветными значками. Длинный стол под окнами был завален отчетами, сообщениями и парламентскими документами. В центре, не застеленного ковром, каменного пола стоял письменный стол из красного африканского тика.
Питер Фунгабера встал из-за стола, когда они вошли в комнату. Он был одет только в простую белую набедренную повязку. Кожа блестела, как отполированная, а под ней шевелились, словно живые кобры в мешке, тугие мышцы. Питер Фунгабера явно поддерживал себя в отличной форме, как и подобало настоящему воину.
– Прошу прощения за мой вид, – произнес он с улыбкой, – но я гораздо комфортнее чувствую себя настоящим африканцем.
Перед столом стояли низкие резные скамеечки из черного дерева.
– Я прикажу принести стулья, – предложил Питер. – Здесь редко бывают белые гости.
– Нет-нет. – Сэлли-Энн легко расположилась на скамеечке.
– Вы знаете, что я всегда рад вас видеть, но ровно в десять я должен быть в парламенте, – поторопил их Питер.
– Тогда я сразу перейду к делу, – сказала
Питер уже собирался сесть, но резко наклонился вперед, а взгляд его стал острым и требовательным.
– Ты говорил, что мне достаточно назвать только имя, и ты уничтожишь его, – напомнила Сэлли-Энн.
– Назови, – приказал он, но Сэлли-Энн назвала свои источники и объяснила выводы, как сделала это для Крейга. Питер Фунгабера выслушал ее молча, иногда он хмурился или задумчиво кивал, следя за ходом размышлений. Потом она сделала заключение – назвала последнее имя в списке.
– Товарищ министр Тунгата Зебив, – тихо повторил за Сэлли-Энн Питер Фунгабера и медленно опустился на стул. Взяв со стола хлыст, он принялся похлопывать им по ладони, глядя поверх головы Сэлли-Энн на висевшую на стене карту.
Молчание продолжалось долго. Первой не выдержала Сэлли-Энн:
– Итак?
Питер Фунгабера опустил взгляд на ее лицо.
– Вы заставляете меня брать из костра голыми руками самый горячий уголь. Вы уверены, что на ваш вывод не повлияло то, как обошелся товарищ Зебив с мистером Крейгом Меллоу?
– Нисколько, – тихо ответила Сэлли-Энн.
– Я так и думал. – Питер Фунгабера посмотрел на Крейга.
– Что скажешь?
– Он был моим другом и оказал мне большую услугу.
– Это было достаточно давно, – заметил Питер. – Теперь он объявил себя твоим врагом.
– Это не мешает мне по-прежнему испытывать к нему чувства любви и восхищения.
– И все же?..
– И все же я считаю, что Сэлли-Энн может быть права, – неохотно подтвердил Крейг.
Питер Фунгабера встал из-за стола и подошел к карте.
– Вся страна напоминает пчелиный улей, – произнес он, рассматривая разноцветные флажки. – Матабелы на грани восстания. Здесь! Здесь! Здесь! Их партизаны концентрируются в лесу! – Он постучал пальцем по карте. – Мы были вынуждены пресечь заговор их безответственных лидеров, целью которого являлось вооруженное восстание. Нкомо – в изгнании, два министра были арестованы по обвинению в измене. Тунгата Зебив – единственный матабел, оставшийся в кабинете. Он пользуется огромным уважением даже у представителей других племен, а матабелы просто боготворят его, считают единственным лидером. Если мы тронем его…
– Ты позволишь ему уйти! – воскликнула Сэлли-Энн. – Ему все сойдет с рук. В этом весь ваш социалистический рай. Один закон для народа, другой для…
– Замолчи, женщина, – приказал Фунгабера, и она повиновалась.
Он вернулся к столу.
– Я лишь объяснял вам возможные последствия поспешных действий. Арест Тунгаты Зебива может ввергнуть всю страну в хаос кровопролитной гражданской войны. Я не сказал, что не предприму никаких действий, но предприму я их, только получив окончательные доказательства и показания независимых свидетелей, непредвзятость которых будет безукоризненной. – Он не сводил глаз с карты. – Мир уже обвиняет нас в геноциде матабелов, хотя мы лишь поддерживаем власть закона и пытаемся определить правила сосуществования с этим воинственным и неуправляемым племенем. В данный момент Тунгата Зебив является единственным разумным умиротворяющим фактором, и мы не можем позволить себе лишиться его без достаточных оснований.