Леопард
Шрифт:
— Но…
Она уже положила трубку.
Он подумал, не стоит ли перезвонить, но передумал и набрал другой номер.
— «Осло-такси».
— Привет, Эйстейн, это Харри Хо.
— Иди в жопу. Харри Хо умер.
— Не совсем.
— Ладно, тогда это я умер.
— Не хочешь ли подвезти меня с Софиес-гате до отчего дома?
— Нет, не хочу, но все равно отвезу. Сейчас только выполню этот заказ. — Эйстейн засмеялся и закашлялся. — Харри Хо. Черт… Перезвоню, когда приеду.
Харри положил трубку, прошел в спальню, в свете уличного фонаря, светившего в окно, сложил сумку, забрал
Потом вновь уселся в кресло и воспользовался темнотой для того, чтобы повторить упражнение с револьвером. Завел будильник на наручных часах, повернул барабан на своем «смит-вессоне», разрядил и зарядил его. Четыре патрона вынул, четыре вставил, никакой спешки, только проворство пальцев. Снова крутанул барабан, чтобы первый патрон шел первым. Стоп. Девять шестьдесят шесть. Почти на три секунды больше, чем его же личный рекорд. Он открыл барабан. Промах. Первая камора, которая была готова к выстрелу, оказалась одной из двух пустых. Значит, он убит. Он повторил упражнение. Девять пятьдесят. И снова он убит. Когда Эйстейн перезвонил через двадцать минут, он уже укладывался в восемь секунд и был убит шесть раз.
— Иду, — сказал Харри.
Он вышел на кухню. Посмотрел на дверцу под мойкой. Поколебался. Потом взял фотографии Ракель и Олега и сунул во внутренний карман.
— Гонконг? — фыркнул Эйстейн Эйкеланн. Он повернул свое пропитое лицо с брутальным носом-рубильником и печальными висячими усами к Харри, сидящему на заднем сиденье. — Какого черта ты туда уехал?
— Ну, ты ж меня знаешь, — сказал Харри, когда Эйстейн остановился на красный свет у гостиницы «Рэдиссон-САС».
— Ни черта я тебя не знаю, — сказал Эйстейн и принялся скручивать папиросу. — Почему я должен тебя знать?
— Ну, мы же выросли вместе. Забыл?
— И чего? Ты уже тогда был одна сплошная загадка, Харри.
Распахнулась задняя дверь, и мужчина в пальто плюхнулся на сиденье:
— Аэроэкспресс, Бюпортен. Быстро.
— Занято, — сказал Эйстейн, не оборачиваясь.
— Ерунда, у вас не выключен огонек на крыше.
— Гонконг — это круто. А чего ты вернулся, собственно говоря?
— Извините, — сказал мужчина на заднем сиденье.
Эйстейн сунул папиросу в рот и прикурил.
— Звонил Валенок, зовет на дружескую вечеринку сегодня вечером.
— У Валенка нет друзей, — возразил Харри.
— Ну! Я так его и спросил: «А кто у тебя друзья?» «Ты», — сказал он и спросил: «А у тебя, Эйстейн?» «Ты», — ответил я. Так что нас двое. Мы просто-напросто забыли про тебя, Харри. Так бывает, когда ты уезжаешь в… — Он сложил губы в трубочку и смешно произнес: — Гонконг!
— Эй, але, — послышалось с заднего сиденья. — Если вы закончили, то мы, наверное, можем…
Загорелся зеленый, и Эйстейн нажал на газ.
— Так ты придешь? Это будет дома у Валенка.
— Там такая вонь, Эйстейн.
— Но у него полон холодильник.
— Сорри, у меня нет настроения для вечеринок.
— Настроения для вечеринок? — фыркнул Эйстейн и стукнул ладонью по рулю: — Что ты знаешь о настроении для вечеринок, Харри? Ты всегда от всех вечеринок увиливал.
— Эй, эта дорога не идет к аэроэкспрессу, — взвизгнули на заднем сиденье.
Эйстейн вновь затормозил на красный, отбросил с лица свои жидкие волосы, доходящие ему до плеч, и повернулся к заднему сиденью:
— Там мы и остались. Надрались, как сволочи, и вот он начал петь «No Surrender», [46] а Валенок стал бросать в него пустые бутылки.
— Послушайте! — захныкал мужчина и ткнул пальцем в стекло часов «Таг Хоер». — Мне необходимоуспеть на последний самолет в Стокгольм.
46
«Не сдаваться» (англ.) — песня из репертуара американского рок-исполнителя Брюса Спрингстина.
— Хорошо было у бункеров, — сказал Харри. — Лучший вид на город.
— Ага, — согласился Эйстейн. — Если бы союзники только попробовали, то немцы бы их всех положили.
— Точно, — ухмыльнулся Харри.
— Понимаешь, у нас есть клятва, которую никто не отменял, — у него, меня и Валенка, — объяснил Эйстейн человеку в костюме, который отчаянно вглядывался в темноту за стеклом машины, пытаясь высмотреть свободное такси. — Что, если придут эти чертовы союзники, мы их всех изрешетим. Вот так. — Эйстейн поднял воображаемый автомат, наставил его на мужчину в костюме и нажал на спуск. Мужчина в ужасе посмотрел на ненормального шофера такси, издал какие-то квохчущие звуки, так что мелкие белые капли пенистой слюны упали на темные отглаженные брюки. И, с судорожным вздохом распахнув дверцу машины, вывалился в дождь.
Эйстейн заржал.
— Ты заскучал по дому, — сказал он. — Тебе снова захотелось потанцевать с Killer Queen в ресторане «Экеберг».
Харри засмеялся и покачал головой. В боковое стекло он видел, что мужчина рванул в сторону Национального театра.
— Дело в моем отце. Он болен. Ему недолго осталось.
— Черт. — Эйстейн снова нажал на газ. — Он хороший мужик.
— Спасибо. Я подумал, ты должен знать.
— Ясное дело. Скажу моим старикам.
— Ну, приехали, — произнес Эйстейн, когда они припарковались у гаража возле желтого деревянного особнячка в Оппсале.
— Ага, — сказал Харри.
Эйстейн затянулся так резко, что казалось, сигарета сейчас вспыхнет, — глубоко, до самых легких, и выпустил дым с длинным булькающим хрипом. Потом склонил голову на плечо и смахнул пепел в пепельницу. У Харри сладко кольнуло в сердце. Сколько раз он видел Эйстейна именно за этим занятием, видел, как тот отклоняется в сторону, словно сигарета настолько тяжела, что иначе он просто потеряет равновесие. Эта склоненная набок голова. Пепел на пол в курилке в школе, в пустую бутылку из-под пива на вечеринке, куда они явились незваными, на холодный сырой бетон в бункере.