Лермонтов
Шрифт:
Нет, тут ведь совсем в другом дело. Душа Тамары была изначально хороша и драгоценна, но важно и то, что Тамара сделала со своей душой, как она оберегала ее, как пыталась противостоять сильнейшим демонским нападениям («прилогам»). В тех же житиях мы можем читать о попытках падшего духа соблазнить какого-нибудь отшельника. Что, этот отшельник нарочно звал злого духа, желал вступать с ним в общение? Нет ведь, напротив, отшельник мужественно противостоял искушениям.
Разве с Тамарой не происходило ровно того же самого? Если бы Тамара пала — поддалась Демону — она не могла бы быть спасена. Слово «любила» не относится к Демону. Тамара была любящей душой — ангел говорит об этом.
Эту тему подробно разбирает
«Тамара в своем противостоянии Демону имеет тайных покровителей, — пишет отец Нестор, — незримо оберегающих ее и помогающих ей в борьбе с духом зла… «Злой дух» должен не только опутывать Тамару сетью искусно сплетенной лжи, но в то же время преодолевать противодействие ее тайных покровителей, сочувствующих красоте ее души и как будто уверенных в положительном для Тамары исходе завязавшейся драмы. Ибо явившийся херувим… приосеняет Тамару своим крылом «с улыбкой ясной»…
Как будто он, невзирая на экспансию со стороны Демона, нисколько не сомневается в божественном покровительстве, распростертом над героиней. Эта ясная уверенность происходит в посланнике неба от ощущения его родственной близости с душой Тамары. «К моей святыне, — говорит он Демону, — не прилагай преступный след!»… Из слов херувима можно заключить, что Тамара даже при непрестанном демоническом воздействии продолжает оставаться той носительницей идеалов добра и света, какой была в доме своего отца Гудала… Несмотря на духовную экспансию Демона, во внутреннем устроении героини не происходит существенных перемен. Невзирая на непрестанные приражения Демона и вопреки его ожиданиям, Тамара не может… ни забыть земное, ни погрузиться в «сны золотые»… Во второй части поэмы читатель застает Тамару нашедшей безошибочные слова для определения сути того, что с ней происходит: «Я вяну, жертва злой отравы! Меня терзает дух лукавый неотразимою мечтой»… «Нечистый дух» в состоянии распространить свою власть над душой в том случае, если личность соблазнится его внушениями… Демонический зов не увлекает Тамару за собой. «Кто звал тебя?» — вопрошает херувим, намекая герою, что его появление в келье Тамары с духовной точки зрения ничем не обосновано. Ведь героиня нигде не выражала своего согласия быть с демоном… Херувим встает на защиту Тамары по той причине, что ее душа осталась чуждой наветам падшего духа».
Этот смысл и заключен в слове «любила» («Она страдала и любила, и рай открылся для любви»).
Где здесь «предопределенность» спасения? Любой человек имеет полное право обратиться за помощью к ангелу-хранителю и любой вправе рассчитывать, что эта помощь будет ему немедленно оказана. При чем тут какая-то особая «избранность» Тамары или пресловутое «все позволено»? В понимании поэмы профессор Дунаев ушел не дальше, чем светская красавица, которая мечтала вместе с Демоном «полететь под небеса».
Пока суд да дело, издатель Краевский (у которого Лермонтов читал поэму сам) захотел печатать отрывки из «Демона»; но это не получилось. Краевский с досадой писал Панаеву (10 октября 1839 года): «Лермонтов отдал бабам читать своего «Демона», из которого хотел напечатать отрывки, а бабы черт знает куда дели его; а у него уж разумеется нет чернового; таков мальчик уродился!»
Замужество Екатерины Сушковой
28 ноября 1838 года Елизавета Аркадьевна Верещагина передала в письме из Петербурга своей дочери новость: Екатерина Сушкова вышла замуж за дипломата A.B. Хвостова. На этой свадьбе, по ее словам, Лермонтов был шафером, а Е. А. Арсеньева — посаженой матерью жениха. Посаженым отцом невесты был редактор журнала «Библиотека для чтения», профессор-востоковед О. И. Сенковский.
На
Достоверно одно: Екатерина Александровна действительно сочеталась браком со своим давним поклонником Хвостовым; он вернулся из Америки и возобновил свое предложение руки и сердца; Сушкова приняла это предложение.
М. И. Семевский, издавший записки Сушковой и записавший устные рассказы Екатерины Александровны, передает историю ее брака так: «Два года спустя после этого события (злого розыгрыша Лермонтова) является из Америки ее давнишний поклонник A.B. Хвостов; он делает ей предложение и получает согласие. Бракосочетание молодой четы было в Петербурге, и обряд венчания совершен в церкви Св. Симеона; народу в церкви было очень много и в толпе публики был заметен Лермонтов; он, если не ошибаюсь, незадолго перед тем вернулся с Кавказа, из ссылки, и вновь поступил в гвардию. Нам рассказывали, будто Лермонтов усиленно просился быть шафером у Е. А., и будто бы, не получив на то согласия, все-таки присутствовал при обряде венчания, и будто бы плакал».
Когда это место послесловия М. И. Семевского (к запискам Сушковой) прочитано было кузену и приятелю Лермонтова А. П. Шан-Гирею, тот, по словам П. В. Висковатова, «расхохотался и сообщил, что он в церкви был вместе с Лермонтовым и не только не видал его плачущим, но, напротив, в весьма веселом настроении».
Дальнейший рассказ Семевского об этой свадьбе подтверждает, скорее, версию Шан-Гирея. «…рассказывают, — продолжает Семевский, — что из церкви Лермонтов поспешил прежде молодых в дом жениха и здесь, в суете приема молодых, сделал оригинальную шалость: он взял солонку и рассыпал соль по полу. «Пусть молодые новобрачные ссорятся и враждуют всю жизнь», — сказал Лермонтов тем, которые обратили внимание на эту умышленную неловкость».
Было? Не было? На Лермонтова — похоже…
Вот и закончилась еще одна глава.
1838 год уходил. Лермонтов продолжал изображать светского льва: всю осень и начало зимы почти ежедневно бывает у Карамзиных; Валуевых, Репниных, посещает знаменитую красавицу М. А. Щербатову, князя В. Ф. Одоевского, Озеровых, появляется на балах в Царском Селе и в Павловске. 4 декабря он закончил работу над седьмой редакцией поэмы «Демон». В своем роде это тоже «светское» событие: эта работа делалась для императрицы, пожелавшей ознакомиться со знаменитой поэмой, которую читает весь высший свет. Отзывы благочестивых, но не слишком чутких к поэтическому слову членов царской фамилии нам уже известны: лучше бы что-нибудь в духе «Бородина»… Государь Николай I желал, чтобы гений Лермонтова был поставлен на службу государству. Поэтому он, естественно, поощрял произведения на патриотическую тему, каковым и было «Бородино». Когда появится «Герой нашего времени», монарх сочтет истинным героем своего времени Максима Максимыча и будет очень сокрушаться, что Лермонтов сделал главной фигурой романа какого-то вертопраха Печорина.
Лермонтов сочиняет, но бумаги разбрасывает, теряет, вообще — «Миша ленив», «отдал бабам читать»… Надеяться на то, что «Миша» соберется и напишет большое письмо, нечего, и Елизавета Алексеевна сама отправляет Александре Михайловне Хюгель «Казачью колыбельную»: «Любезная Александра Михайловна. Посылаю Вам для новорожденного дитяти баюкашную песню, отгадать не трудно, чье сочинение.
Слышу, как вы счастливы, и радуюсь. Не забывайте и нас на Святой Руси. Супругу вашему мое почтение и малютку целую… Вы знаете, как Миша ленив, а мне уж самой захотелось послать Вам стихи его».