Лермонтов
Шрифт:
Лермонтов заперся в кабинете. Как ему было жаль, что он не может, не умеет плакать. Не горестное расслабление, а железная сила начали приливать к его мускулам, гневная сила, словно готовился он к бою. Втянув голову в плечи, расставив руки, кружил он по комнате. Кто-то постучал в двери — он не отозвался. С отрочества знакомые строки о смерти Ленского звучали в нем, и он шептал их:
...ПробилиЧасы урочные: поэтРоняет молча пистолет......Дохнула буря, цвет прекрасныйУвял на утренней заре,Потух огоньНо вот он уже сидит за столом, и перед ним листы бумаги...
Погиб поэт; — невольник чести,Пал, оклеветанный молвой,С свинцом в груди и жаждой мести,Поникнув гордой головой;Не вынесла душа поэтаПозора мелочных обид,Восстал он против мнений светаОдин как прежде — и убит!Убит!.. к чему теперь рыданья,Похвал и слез ненужный хорИ жалкий лепет оправданья?Судьбы свершился приговор.Не вы ль сперва так долго гналиЕго свободный чудный дарИз любопытства...Нет, не из любопытства — это зачеркнуть...
И для потехи возбуждалиЧуть затаившийся пожар...Что ж, веселитесь — он мучений...Нет, лучше гонений... А впрочем, пусть останутся мучения...
Последних перенесть не мог;Увял мгновенно дивный гений...Нет, лучше —
Угас как светоч дивный гений...Увял торжественный венок.За дверью послышался голос Раевского. Лермонтов впустил его, держа в руке перо, и тот все понял, взял с полки книгу и молча сел у камина. Ясно, что Мишель пишет стихи на смерть Пушкина, — что же еще теперь можно писать.
Лермонтов продолжал:
Его противник хладнокровноНаметил выстрел...Еще раз:
Сошлись, противник хладнокровноНавел удар... надежды нет...Нет, это не был противник! Нет! — а вот что:
Его убийца хладнокровноНавел удар... спасенья нет;Пустое сердце бьется ровно,В руке не дрогнул пистолет.И что за диво?.. издалёка,Сюда заброшен волей рока......«Заброшен к нам по воле рока»...
Искатель счастья и чинов......«На ловлю счастья и чинов»...
Не мог щадить он нашей славы,Язык чужой, чужие нравыСмеясь он дерзко презирал......«Смеясь он дерзко презирал / Земли чужой язык и нравы»...
Не мог щадить он нашей славы;Не мог понять в сей мигПоследние четыре строки Лермонтов стремительно перечеркнул... Вместо Кавказа нужно будет дальше упомянуть как-нибудь лучшее, Что у Пушкина есть, — «Евгения Онегина».
И он погиб...Нет, —
И он убит — и рано взят могилой...Нет, —
И он убит — и взят могилой,Как тот певец, неведомый, но милый,Добыча ревности и злобы гордеца...Но лучше так:
Добыча ревности немой,Воспетый им с такою чудной силой,Сраженный, как и он, безжалостной рукой.Это о Ленском (вот и «Евгений Онегин»)... Задумавшись, Лермонтов стал чертить профиль — вроде бы Дантеса, но он неожиданно получился совершенно похожим на Дубельта, Леонтия Васильевича, родственника бабушки по Столыпиным, начальника штаба корпуса жандармов. Это его поразило.
Но дальше, дальше... Стихотворение нужно кончить в один прием.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушнойБежал...Нет, —
Вступил он в этот свет завистливый и душныйДля сердца вольного и пламенных страстей?Зачем он руку дал клеветникам безбожным...Нет, надо еще ниже поставить их: «ничтожным»...
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,Он, с юных лет постигнувший людей?..И прежний сняв венок — они венец терновый,Увитый лаврами, надели на него:Но иглы тайные суровоЯзвили славное чело;И плачет сирая Россия...Прежний был из одних лавров...
Последнюю строку вычеркнул — нет, не надо отходить от убитого поэта, не надо идти вширь — нужно говорить не о России, а о нем, и это-то и будет выражением чувств большинства, то есть всего честного и доброго, что есть в России.
Отравлены его последние мгновеньяКоварным шепотом презрительных невежд...Нет, — бесчувственных... зачеркнул и это, и написал «насмешливых»... Злоба и насмешка — сатанинские свойства... И подлинно, все они — нечистая сила.
И умер он с глубокой...Вернее — с напрасной...
...жаждой мщенья,С досадой тайною обманутых надежд,Замолкли звуки дивных песен...