Лес мертвецов

Гранже Жан-Кристоф

— Чего тебе?

— Понял, — засмеялся детектив. — Я тебя разбудил. У меня новости. Насчет посылки. Тебя это еще интересует?

Жанна ухватила край простыни и обтерла лицо. Несмотря на холод, она обливалась потом. За окном светало. Вокруг все было знакомым и обыденным. Телевизор. Кресло. Деревянная обшивка стен. В уме всплыло испанское слово «pesadilla», означающее ночной кошмар, и его мелодичное звучание как будто смягчило мощь потаенной угрозы.

— Я тебя слушаю. Ты узнал, что было в посылке?

— Череп.

— Что?

— Муляж черепа.

Жанна

изо всех сил старалась объединить разрозненные фрагменты полученной информации, нащупать в них смысл. Напрасный труд — ничего не сходилось.

— Расскажи поподробнее.

— Да я больше ничего и не знаю. Мы расспросили одного мужика из института, который видел, как Де Альмейда упаковывал эту штуку. Вот и все. Похоже, антрополог специально отправил этот муляж Франческе Терча. Зачем, неизвестно. Вроде бы это как-то связано с раскопками, которые он вел на северо-востоке Аргентины. Сам он никому ничего не рассказывал. Единственный человек, который мог бы нам хоть чем-то помочь, это некий… — Он полистал свои записи: — Даниель Тайеб. Директор палеоантропологической лаборатории в Тукумане. Но он сейчас занят подготовкой к выставке, и его невозможно застать на месте.

— А что насчет самого черепа?

— Nada. Мужик, с которым мы говорили, думает, что это череп ребенка. Причем деформированный.

— Какого рода деформации?

— Без понятия. Я вообще ничего не понял. С ним говорил парень из моей группы, но он бразилец и по-испански не очень-то…

Жанна подумала о Хуане-Хоакине. Может, это его череп? Да нет. Мальчик прибыл в Гватемалу уже после Аргентины. Или он затем вновь вернулся на северо-восток Аргентины? И там умер? Да нет же. Хоакин жив. Жив и совершает убийства в Париже и Манагуа.

— Дай мне номер института, — попросила она.

— Только предупреждаю, они не…

— Я говорю по-испански. И увязла в этой истории по шейку. Давай номер!

Райшенбах послушно продиктовал номер телефона. Жанна записала. В голове у нее теснились вопросы. Откуда взялся этот череп? Почему его послали Франческе? Тут она вспомнила, что художники студии Изабель Вьотти занимались реконструкцией лиц по ископаемым черепам. Может быть, Франческа у себя в мастерской использовала ту же методику? Какое же лицо она реконструировала? И какую мизансцену собиралась представить?

— Еще что-нибудь есть?

— Я пытался накопать кое-что на Хорхе Де Альмейду. Трудно сказать, чем конкретно он занимался. Даже в собственной лаборатории стоял наособицу. Кое-кто считает, что он был одержим бредовыми идеями…

— А именно?

— Я не понял. Зато у меня есть его фотография. Ты же просила.

— Можешь переслать по электронке?

— Легко. А у тебя-то что слышно?

Она не стала рассказывать. Слишком много событий произошло. Слишком много в них непонятного. Безумного. Она предпочла отделаться парой туманных отговорок и пообещала перезвонить. Райшенбах не настаивал.

Она в очередной раз заварила чай. Который, интересно, час? По комнате расползался сероватый, болотного цвета рассвет. В памяти снова всплыл Эдуардо

Мансарена и обнаруженное им заболевание. Может, Хуан заразился? Или все как раз наоборот — именно он и стал источником заражения? И есть ли связь между этой болезнью и деформациями черепа?

С чашкой в руке она подошла к балконной двери. Хватит вопросов. Надо дочитать тетрадь Пьера Робержа. А что дальше? Она обвела взглядом гостиничный садик. Буйная, беспорядочная растительность. Груды пальмовых листьев, сорванных порывами ветра. И дождь, дождь… Грустная картина.

Наверное, это пейзаж за окном испортил ей настроение, но она вдруг почувствовала печальную уверенность. Мысль засела в голове и не желала исчезать. Антуан Феро мертв. Как и Эдуардо Мансарена. Как и три парижские жертвы.

Феро… Он бросился на поиски отца и сына, но нашел лишь Дух Зла.

Она снова раскрыла тетрадь.

Надо дочитать историю Хуана-Хоакина.

Может быть, истина ждет ее на последней странице.

61

28 июня 1981 года

Никакого прогресса. Вопреки осторожным замечаниям Карлоса Эстевеса, подтверждается мое первое впечатление. Это аутизм.

Заказал по почте несколько книг. В том числе воспоминания Жан-Марка Гаспара Итара — того самого врача, что наблюдал маленького дикаря из Аверона. Я по-прежнему склонен думать, что Хуан получил начатки человеческого воспитания. Взять, например, тест с зеркалом. Хуан ничуть не удивился, увидев свое отражение. Но главное, он понял, что это именно его отражение. Кажется даже, оно его позабавило.

31 июня 1981 года

Новые тесты, новые упражнения. Очень медленно обучаю его прямохождению. Он делает несколько шагов, а затем возвращается в свое любимое положение: на четвереньках, спина дугой, руки вывернуты внутрь. Я должен продолжать работу. Как говорит апостол Павел, «любовь долготерпит…» [70]

13 июля 1981 года, река Бермехо

Рио-Бермехо. Алая река. Вот уже два дня, как я плаваю в окрестностях Кампо-Алегре. Останавливаюсь в каждой деревне. Вернее, это даже не деревни, а так, небольшие поселения. Проповедую. Раздаю продукты и лекарства. Слушаю. Утешаю…

70

Кор 13:4.

И убеждаюсь, что существование Хуана — отнюдь не новость для местных жителей. Они знают про мальчика. Видели его на реке. Пару раз даже ловили, но ему удавалось удрать.

29 июля 1981 года, Кампо-Алегре

Прогресс, и какой! Хуан ходит. Спину по-прежнему выдвигает вперед, словно боится до конца разогнуться, но ходит. Учится простым действиям. Самостоятельно одевается. Пьет молоко из чашки. Показывает пальцем на предметы. Я позволяю ему свободно гулять во дворе нашего дома. Мне даже удалось заставить его спать в кровати. Правда, перед тем как заснуть, он вылезает из постели и забирается под кровать.