Лес на той стороне, кн. 1: Золотой сокол

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Сто лет назад князь Честослав пировал в святилище в день Перуна, когда разразилась страшная гроза, вызванная злой волхидой, и молния ударила прямо в святилище на горе. Все постройки мгновенно оказались объяты пламенем, и все бывшие в них – князь, его дружина, волхвы, старейшины Радегоща – разом погибли. С тех пор место считалось проклятым, Ярилина гора осталась заброшенной. Если скотина случайно забредала туда, за ней не ходили, и она никогда не возвращалась. Рассказывали, что раз в год, на солнцеворот, ночью на горе снова появлются призрачные палаты и в них пируют восставшие из пепла князь и дружина.

– Поглядеть бы такое диво! – заметил Зимобор, и

воевода бросил на него странный взгляд – то ли насмешливый, то ли уважительный.

– А ты смел, я смотрю! – ухмыльнулся он. – У нас туда никто не ходит, всех мамки еще в детстве до дрожи запугали: не ходи, мертвецы утащут! Горденя, чучело дурноголовое, и тот боится к Ярилиной горе ночью близко подойти. Сколько раз его девки подзадоривали – пойди да пойди. Уж чем только ни прельщали… А он: что хотите, хоть на медведя, только не туда.

Но Зимобор, не будучи с детства запуган мамками, все же попросил Дивину сводить его к Ярилиной горе. Дорога была не дальняя – только обойти детинец. Сейчас гора пустовала, если не считать густой высокой травы, зарослей бузины на склонах и легконогого березняка на самой вершине. Но валы, опоясывающие вершину, были хорошо видны, только поросли травой и священных огней на их вершинах больше не разжигали. Из травы на склоне выглядывали большие валуны, когда-то отмечавшие тропу к святилищу. Помня, как устраиваются такие места, Зимобор прикинул: вдоль всей верхней площадки должна была стоять длинная замкнутая хоромина для пиров, в которой помещалось все взрослое население окрестных сел, а вон с той стороны, что ближе к реке, над обрывом располагалась сама площадка святилища – ряд идолов с Ярилой в середине, жертвенник и кострище. А вот тут, над склоном, были ворота, к которым по праздникам вели богато украшенную жертву…

– Все сгорело, даже камень провалился, – сказала Дивина, словно прочитав его мысли.

– Он людей требовал? – спросил Зимобор, глядя на вершину и стараясь угадать, был ли раньше виден идол от подножия. – У нас говорят, что человеческие жертвы богам неугодны, за это, наоборот, гневаться могут.

– Нет. По барану и овце весной и зимой, быка на Ярилин день, – ответила Дивина. – И девицу.

– Так, может… – Зимобор бросил на нее вопросительный взгляд.

– Да не резать. Просто… на ночь оставить.

– И что? – с намеком спросил Зимобор. О чем-то подобном он тоже слышал.

– Ага, – так же ответила Дивина, с преувеличенным вниманием глядя на пустой склон, но потом, не удержавшись, фыркнула: – Мать рассказывала, у него это было… позолоченное.

– У нас в Смоленске Ярила тоже такой. – Зимобор усмехнулся и тут же прикусил язык, но Дивина не заметила его оплошности. – Где же вы теперь жертвы приносите?

– На Девичьем лугу. Там, за речкой. – Дивина кивнула в сторону Выдреницы. – Вечером пойдем, увидишь. Поставили Рода с Рожаницами, таких же, как в беседе, только побольше.

Шел месяц купалич, и вечерами на Девичьем лугу собиралась молодежь. Старшие тоже приходили посмотреть на игры и послушать песни. По сравнению с прежними годами нынешние хороводы выглядели убого: новой одежды ни на ком не было, серебряных украшений не осталось, на головах девушек в косы было вплетено по одному простому кольцу с каждой стороны вместо прежних трех-четырех. Бусины и подвески из ожерелий тоже обменяли на хлеб, на ремешках остались только звериные когти и зубы.

Любоваться хороводами Зимобор теперь мог каждый вечер, потому что Доморад, желая получше окрепнуть, не торопился в дальнейший путь. Его дружина только обрадовалась передышке. И Костолом,

и Таилич, и даже Печурка, наконец переставший видеть в каждом незнакомце злого духа, каждый вечер гуляли с местными девушками, все норовя завести в укромное место за ореховым кустом. Особенно усердствовал Таилич, у всех на глазах жадно обнимая то Вертлянку, то Ярочку, то Милянку. Местные парни однажды даже пытались его побить за такое бесстыдство, но он, благодаря урокам Зимобора, с честью вышел из положения, хорошо расквасив пару-тройку носов. Гордени, на его счастье, рядом не случилось.

А Зимобор по-прежнему видел только Дивину. Сидя в траве под березой, он смотрел, как она под долгую песню плавно движется в девичьем хороводе, и не замечал больше никого. Во время танца девушки отпускали длинные рукава рубах, так что они свешивались почти до земли, и каждая становилась похожа на белую лебедь, прилетевшую из неведомой выси. Но когда Дивина танцевала в кругу, все замирали: ее стремительный и искусный танец завораживал, превращая простую поляну в дивную землю сказания, где вилы прилетают в лебедином оперении, сбрасывают его и превращаются в девушек, а охотнику, притаившемуся за деревом, надо только выскочить и покрепче схватить свое счастье…

Любой из местных парней был бы не прочь оказаться этим удачливым охотником. Во всех играх они постоянно выбирали Дивину, но непохоже было, чтобы ей кто-то нравился. Со всеми она обращалась одинаково, дружелюбно, но отчасти снисходительно, и все парни смотрели на нее снизу вверх. Ее отличало какое-то неброское сознание своего достоинства, и умным казалось каждое ее слово, даже не содержащее ничего особенного. Воспитанница Леса Праведного и сама была отчасти потусторонним существом, внушавшим если не страх, то робость и уважение. Даже могучий Горденя смущался и ловил ее взгляд.

Да что Горденя! Уже на третий вечер, когда молодежь сидела стайкой под березами, отдыхая после шумной игры и беготни, на Девичий луг явился сам воевода Порелют, мечтавший о красивой воеводской дочери с богатым приданым. На нем был щегольской красный плащ с золоченой пряжкой, на всех его пальцах блестели разнообразные узорные перстни, с литыми зверями и птицами, с цветными камнями. Среди бедно одетой толпы он выделялся, как красное солнце среди сизых туч.

И сразу направился к Дивине.

– Здорова будь, красавица! – весело сказал он в ответ на ее поклон и посмотрел на Зимобора, но уже далеко не с таким удовольствием. – И ты тут, сокол залетный! Что-то все ваши на гостином дворе у меня, а тебя и не видно. Говорят, у зелейниц живешь? Или места не хватило? Так к нам приходи, мы в дружинной избе тебя устроим. А, ребята? – Он оглянулся на своих кметей, которые всегда сопровождали его, и ребята в несколько голосов подтвердили, что место найдется.

– Доморад у зелейниц живет, они его лечат, а я при нем, – ответил Зимобор. Было ясно, что воевода ревнует, и Зимобор не собирался его успокаивать. – Надо же, чтобы свой человек рядом был.

– А соседей не боишься? Бывает, шалят по ночам!

– Жив покуда. – Зимобор невозмутимо пожал плечами. Он уже знал, что «соседями» в Радегоще называют волхид.

– Ну, ты смелый! И ты смелая! – Воевода подмигнул Дивине, но было видно, что он шутит через силу. – С таким соколом удалым на одном дворе жить! И ты смотри, молодец! Если испортишь нам ведунью, мы тебя не помилуем! Правда, ребята?

– Спасибо тебе за заботу, воевода, я и сама за себя постою! – сердито ответила Дивина. – У меня мать есть, не сирота я, чтобы имя мое кто хотел, тот и трепал!