Лесь (пер. И.Колташева)
Шрифт:
Главный инженер задумался.
– Да, теперь очевидно, что поездка туда необходима, – вздохнув, решил он…
Через три дня почти непрерывной работы Бьерн оторвался от чертежной доски и отправился во Вроцлав за обещанный остальными оттисками и заказанными транспарантами. Персонал утроил усилия. Времени оставалось немного, и хотя роль суфлера была сразу же обговорена с самого начала, но овладение текстом пьесы хотя бы в первом приближении было необходимым. Все возможные свободные минуты посвящены были науке.
–
– Я сам стану на страже, – подсказал Каролек.
– Ты станешь, или я?
– Ты. Привяжем к углу того последнего сарая.
– Сарай предназначен к сносу.
– Но он привязан к домам. Барбара, пиши!
– Я сам стану на страже, – согласился Януш. – Шестнадцать двадцать три к оси…
– Но нам придется смотреть, как наши женщины и маленькие дети мрут с голоду, – сказал Каролек, сворачивая рулетку и меняя место. – Семь четырнадцать к оси. У нас нет никаких запасов, и уже сегодня нам не хватает пищи…
– Еды, – прервала его Барбара. – Еды вам не хватает. Что ты делаешь? Измеряй от сарая все три по прямой! Потом мы не узнаем, какой угол!
– Еды, – послушно повторил Каролек, возвращаясь на прежнее место. – Забыл, как дальше.
– А откуда помощь придет, – подсказала Барбара окруженная ужасным количеством бумаг, содержащих инвентаризационные измерения, а также текст пьесы.
– А откуда помощь придет, кто знает. Ниоткуда наверняка, и совесть моя вздрагивает перед преступлением. Двадцать два восемнадцать. Что с этой кладкой? Сплошной камень!
– Мне кажется, что как раз нам выпадает фундамент под террасой, – ответила Барбара. – От меня.
– Как это – от тебя? – удивился Януш. – Что ты имеешь в виду?
– Помощь от меня, не терраса. Я появляюсь в темноте.
– Да, в самом деле, Кароль, ты что-то там говоришь.
Сидящий в уголку под сараем Каролек не расслышал.
– Прекрасно, все на нуле! – закричал он охотно.
– Ты говоришь о графине! – взвизгнул Лесь. – Пусти, я уже обозначил! На чем мы стоим?
– На графине, – потеряв терпение, сказала Барбара. – Я появляюсь в темноте, вы что, ослепли, что ли?
– Графиня, – сказал Каролек, наклоняясь над лентой в новом месте.
– Помощь придет от меня, – неохотно произнесла Барбара.
– И восемь шестьдесят, – сказал Януш. – И чем нам графиня поможет? Это дело народа.
На Леся пали злые силы. Мало того, что ему поручили дополнительное дело – нарисовать декорации к спектаклю, так содержание пьесы пробудило в нем давно спящие чувства к Барбаре. Ведь каждый день он падал перед ней на колени, произнося нежные слова, каждый день производил попытки обнять ее женственность и целовать руку, каждый день Барбара, как всегда нечувствительная, отказывала ему. Она делала это, правда, согласно текста, написанного инструктором отдела культуры, и читала его на машинописных листках, но отталкивающие фразы и кровавые издевательства звучали в ушах Леся отчаянно реалистично. Барбара не хотела его как в жизни, так и на сцене. Питающееся весенним пленером и вдохновением инструктора воображение Леся тронулось с места. После каждой очередной репетиции, после каждого подтверждения, что хорошенькая аристократка отвергала чувства
– Вы прекрасно играете! – засвидетельствовал убежденно и удивленно автор, который одновременно был и режиссером пьесы. – Если бы все так играли!… Вы должны стать актером, а не архитектором. Я удивляюсь, что вы не работаете в каком-нибудь театре в Варшаве…
Прекрасная погода, удерживающаяся все время, позволяла рисование мощных декораций прямо под открытым небом. Разместившись на огромной лестнице, Лесь творил на склеенной текстуре фрагменты интерьера замка, имея перед собой на дальнем плане действительную модель, а на ближнем – старинный, запущенный, идущий к упадку, покрашенный замазанными точками овин. Вокруг была расположена небольшая, покатая лужайка, а у его ног сразу же начинались первые строения городка. Он старательно заканчивал портреты предков на готической стене и, отворачиваясь от них в направлении крапчатого овина, повторял берущий за душу текст:
– Цветок мой, почему так горделиво меня отталкиваешь? Не отворачивай любимого лица!…
В такой, собственно, момент и появился главный инженер, гонимый больше беспокойством директора, чем своим собственным, ибо директор, по его мнению, впал в неконтролируемую истерическую панику. Он приехал на машине Стефана, благодаря чему имел свободу действий во всем районе. Не застав никого в пансионате, он подался на природу искать сотрудников, которые, несмотря на информацию местных жителей, должны были находиться на склонах возвышенностей, на краю городка или вблизи замка.
Посвященный в детали проекта будущего хозяйства округи, главный инженер без колебаний двинулся на ближайшую возвышенность и сразу же, за последними домами, увидел нечто такое, что на долгое время отбило у него способность владеть собой.
На небольшой лужайке, перед огромным, опирающимся на сложные стояки и подмостки, на огородной лестнице стоял Лесь с палитрой и кистями в руках и рисовал фантастические рамы вокруг больших, неясных прямоугольников. В момент, когда главный инженер врос в землю, на остатках последних строений, он, на минуту прервал работу, повернулся в направлении видимой в небольшом отдалении крапчатого овина и произнес с горечью:
– Почему сердце твое холодно, как камень?
Он замолк на некоторое время, всматриваясь в дом хозяйки, как бы ожидая ответа. Овин молчал, и молчал также замерший без движения главный инженер.
– Ах, возьми назад эти страшные слова! – закричал Лесь с болью в голосе, и главный инженер почувствовал какое-то удивительное ошеломление. Некоторое время он силился что-нибудь услышать, после чего уяснил себе, что даже если бы из овина раздался какой-нибудь голос, все равно это ничего не дало бы для выяснения дела.
Лесь махнул кистью и оторвался от прямоугольников.
– Оставь моей душе надежду! – проревел он. – Ведь может прийти минута, когда я найду у тебя взаимность! Что во мне такого, что тебя отталкивает? Что я должен сделать, чтобы смягчить твое сердце?
Овин вновь ответил молчанием. Главный инженер не слышал ничего, кроме эха последних слов Леся. Кроме того, Лесь сделал протестующий жест и зашатался на лестнице.
– О, нет! – закричал он возбужденно. – Ты издеваешься надо мной!