Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе

Куллини Джон

Мой ручной глубиномер показывал, что мы достигли глубины 90 футов. Валуны и булыжники попадались все реже и реже, и тут покатое дно стало ровным. Впереди была песчаная равнина, простиравшаяся дальше, чем мы могли видеть. Отдыхая, я старался разобраться в том, что меня окружало. Когда я дышал, раздавались странные глухие звуки. Они были отчетливо слышны, но не вызывали эхо. Вода была очень чистая, и, несмотря на сумеречное освещение, вдали на темной равнине смутно виднелось небольшое скопление камней, похожее на холмик. Вокруг стояла невероятная тишина. Нигде на земле я не встречал такого полного спокойствия. Стоя на этом месте — может быть, до меня здесь никогда не ступала нога человека — между склоном, на котором копошилась чуждая мне жизнь, и открытой водной равниной, я почувствовал себя в полном одиночестве.

Я

очнулся от мечтаний, когда заметил рядом Нэда, чем-то очень занятого. Он приметил на дне камбалу и неподвижно завис над ней, разглядывая ее замечательную маскировочную окраску, благодаря которой рыба почти полностью сливалась с рисунком дна. Мое приближение спугнуло камбалу. Она насторожилась, взглянув одним глазом в моем направлении. Нэд вздрогнул от удивления, когда рыба, как наэлектризованная, внезапно ушла от нас. Она рванулась с места и волнообразными движениями полетела через равнину, как вспугнутая птица. Мы последовали за ней, но камбала исчезла где-то за кучей камней, на некотором расстоянии от нас.

Разбросанные на песке, на темном фоне светились раковины моллюсков всех размеров. В большинстве своем это были довольно типичные двустворчатые моллюски. Мое внимание, однако, привлекло множество крупных пустых раковин гребешков. Я внимательно посмотрел вокруг, пытаясь увидеть живых моллюсков. Из-за темного в- крапинку рисунка заметить моллюсков было труднее, чем их безжизненно бледные раковины. Тем не менее я нашел одного, который имел не менее восьми дюймов в ширину. Это был уроженец северных вод, черноглазый родственник голубоглазого гребешка, хорошо известного охотникам за морскими деликатесами. Черноглазый гребешок тоже очень вкусен, и трех или четырех больших экземпляров вполне достаточно, чтобы насытиться. Их свежий мускул-замыкатель удивительно нежен. Этот гребешок широко распространен вдоль побережья штата Мэн, даже на глубине 5 — 10 футов, но в поисках покоя он уходит и более глубоко.

По сравнению с другими моллюсками гребешки — существа активные и полные жизни. Тот, которого я держал, вдруг хлопнул своими створками, выпустив в сторону струю воды. Этот мощный толчок освободил животное, и, вырвавшись из моих рук, оно суетливо понеслось к другому месту, быстро хлопая своими створками, как кастаньетами, пока не остановилось в нескольких футах от меня. Такой способ плавания позволяет гребешку успешно спасаться от медленно движущихся хищников, например морских звезд, а иногда и от людей. Так как моя сетка была полна омаров для обеда, я не был больше склонен выступать в роли хищника.

Из жителей, видимых для глаза, открытое плоское дно населяют либо животные с такой защитной окраской, как у гребешков, которых трудно обнаружить, либо умеющие спасаться от преследователей со скоростью камбалы. Огромное большинство здешних обитателей скрыто в безопасности в донных отложениях. Целый мир роющих животных — черви, моллюски и многие другие, вплоть до самых мелких, — кишат в переплетающихся норках и ходах, скрытые от наших глаз всего несколькими дюймами осадков. Я был самым заметным объектом в этой местности, грозовым разрядником для любого достаточно крупного хищника, который мог бы мной заинтересоваться. Конечно, шансы повстречаться здесь с опасной акулой невелики, особенно в таких холодных водах, как эти. И все же подобная вероятность вызывает у подводного исследователя чувство такого же волнения, какое испытывает человек, совершающий пешеходную прогулку по территории, где обитают медведи-гризли. Темные, тихие места весьма располагают к самопознанию. Здесь, на глубокой водной равнине, легко осознаешь, насколько хрупок род человеческий, но в то же время учишься избавляться от беспричинных страхов, возникающих оттого, что слишком часто посматриваешь через плечо на неясные очертания.

У скопления камней Нэд делал круговые движения фонариком, чтобы привлечь мое внимание. Там под выступом, в маленькой темной нише, лежала крупная треска. В луче яркого света казалось, что она отдыхает, дыша размеренными глотками и напыщенно взирая на нас. Затем я заметил у нее высоко на боку рану. Было совершенно очевидно, что этот прокол мог быть сделан молодым, очень небольшим копьеносцем. Рана, видимо, уже частично зажила. Мы присели на корточки на расстоянии около 6 футов от ниши и с любопытством наблюдали за треской, не желая в то

же время мешать спокойному течению процесса самоисцеления. Однако описание этой мирной картины требует некоторого дополнения.

На дне, возле самой ниши, где находилась рыба, лежала банка из-под пива. Она была без единого пятнышка, совершенно новая, сделана из алюминия — великолепно выполненный технологически предмет материальной культуры, резко контрастирующий с неправильными формами камней и обтекаемыми контурами рыб. Это был первый образец загрязнения, который мы увидели, и его молчаливое воздействие на меня было неожиданно сильным: я пожалел, что со мной не было кинокамеры, чтобы заснять эту сцену — бесцеремонное присутствие незваного гостя, смотрящего в лицо раненой рыбе.

В тот день это было нашим последним открытием. Запас воздуха у нас был на исходе, и мы не могли больше оставаться под водой. Нэд посмотрел на свой компас и показал, откуда мы пришли. Мы поплыли вместе в направлении невидимых скал. С глубины 90 футов можно было бы подняться сразу и поплыть к нашей лодке по воде. Но из чувства предосторожности — заранее никогда не знаешь, не идет ли в этот момент у тебя над головой какая-нибудь лодка, — мы решили подняться поближе к нашему якорю. Мы достигли основания утеса у каменных пещер, где нам повстречалась самка омара, и отсюда, с глубины 60 футов, стали подниматься. Постепенно темное дно стало удаляться. Медленно проплывая мимо странных мраморных утесов, мы почувствовали, что наш путь наверх, к зеленой яркости, не требует от нас никаких усилий. Я немного продулся, замедляя свой подъем, подобно воздухоплавателю, попавшему в штиль. Мы оказались рядом с зарослями ламинарий, затем над ними, и вдруг вода сразу потеплела. В ушах у меня шумело от воздуха, попадавшего в слуховые проходы. Вид кругом сделался невыразительным, но зато становилось все светлее и светлее. Пузырьки воздуха, который я выдыхал, блестели впереди меня, направляясь к свету.

Мы появились на поверхности в конце яркого солнечного дня в нескольких ярдах от нашей лодки. Небо было безоблачным, если не считать белого конденсационного следа реактивного самолета, аккуратно разрезавшего линию горизонта над городом. Я отдыхал, повиснув на борту лодки, и наблюдал за узкой полоской, обозначавшей курс самолета в голубом небе. Наше погружение длилось около 50 минут, и за это время мы покрыли расстояние, которое люди, летевшие там, в небе, одолели бы за каких-нибудь 50 миллисекунд. Что могли они увидеть, глядя со своей высоты на быстро меняющуюся перспективу морского побережья? Могли они заметить, как высыхают заболоченные земли, проникнуть в окаменелую землю под асфальтом, распознать болота, на месте которых некогда были широкие просторы плодородной земли, чей покой нарушали лишь полные жизни реки во время сезонных разливов? Могли они оценить беспримерное экологическое явление, когда один вид животных в одно мгновение эволюционного времени стал господствовать в физиографии местности, которая лежала перед ним? А как насчет забытых пространств, откуда мы только что возвратились? Могли они представить себе скрытые под водой равнины и хребты, над которыми они должны, были пролететь, или покрытый длинными рубцами покатый профиль континента, спускающийся в долины, наполненные беспредельной тишиной, и, наконец, далеко за горизонтом могли они увидеть позвоночный столб нашей планеты, Срединно-Атлантический хребет, внушающий благоговейный страх своей огромностью, поднимающийся со дна, чтобы пронзить середину Атлантического океана?

Самолет выглядел крохотным серебряным дротиком, стремительно несущимся через свой собственный разреженный океан. А я, поддерживаемый более послушными силами, лежал и продолжал наблюдать. Может быть, среди пассажиров там, наверху, найдется один или два, знакомых с естественным устройством того пространства, которое они обозревали. В наше время есть люди, знающие много фактов об океане — о строении морского дна и его динамических силах, составе морской воды, ее циркуляции и о морской жизни даже на самых больших глубинах. Люди — хорошие собиратели фактов. Ученые и инженеры и их компьютеры стали большими специалистами по сбору и сопоставлению растущего потока данных науки. Но лишь изредка, подобно вспышке, озарившей голову мудреца, некоторые факты на фоне шума научного исследования низкого напряжения синтезируются в полный смысла взгляд на природу.