Лэшер
Шрифт:
Опустившись на колени, я потянулся за своими книгами, которые, как вы помните, хранил под кроватью. И только тогда обнаружил, что они исчезли. Под кроватью не осталось ни одной.
В то же мгновение я с ужасом понял, что записи мои утрачены навсегда. Никто из домочадцев не осмелился бы на подобный поступок. За одним лишь исключением. Только Мэри-Бет могла ночью пробраться в мою комнату и похитить книги. А если мои записи взяла Мэри-Бет, значит, их больше не существует.
Не чуя под собой ног, я бросился вниз по лестнице. Добежав до стеклянных дверей, входивших в
Лэшер опередил их. Я ощутил его мягкие, нежные объятия.
— Не волнуйся, Джулиен, — раздался его тихий голос. — Я всегда был добр к тебе и останусь таким впредь.
Сквозь стеклянные двери я видел костер, полыхавший в дальнем конце двора, и Мэри-Бет, которая швыряла в огонь одну драгоценную книгу за другой.
— Останови ее, — прошептал я одними губами. Казалось, воздух более не проникает в мои легкие. Лэшер оставался невидимым, однако я чувствовал, как он окружает меня со всех сторон, поддерживает, не давая упасть со стула.
— Джулиен, я тебя умоляю, не надо ей мешать. Пусть она сделает то, что задумала.
Я сидел, отчаянно пытаясь не потерять сознание, и пожирал глазами кучу конторских книг на траве. Несмотря на значительное расстояние, я видел рисунки, которыми украшал свои записи, старинные гравюры и портреты предков, которые вклеивал между страницами. Я видел расходные книги, гроссбухи и листы из дневника моей матери, полные самых глупых измышлений. Здесь же лежали письма профессора из Эдинбурга, связанные в аккуратные пачки. Из самых дорогих для меня книг осталась всего одна, последняя… В следующую секунду и она оказалась в безжалостных руках Мэри-Бет. Из груди моей вырвался горестный вопль.
Пытаясь спасти хотя бы малую толику многолетнего труда, я призвал на помощь все свое колдовское могущество. По-прежнему сжимая книгу в руке, Мэри-Бет резко повернулась, словно огромный крюк поймал ее за шиворот. Она не сводила с меня глаз, растерянная, скованная той силой, что не давала ей расправиться с книгой. Но тут порыв ветра вырвал мое сокровище из рук Мэри-Бет, и книга, кружась и печально шелестя страницами, упала в огонь.
Я беспомощно хватал ртом воздух. Мысленно я бормотал проклятия, самые страшные, какие только приходили на ум, но с губ моих не срывалось ни звука. А потом все вокруг заволокла темнота.
Очнулся я в своей спальне.
Я лежал на кровати, Ричард, милый мой юный друг, был рядом. Здесь же, у кровати, сидела Стелла и держала меня за руку.
— Мама решила сжечь всю твою писанину, — сообщила она. Я не ответил. Дело в том, что со мной произошел небольшой апоплексический удар и я временно утратил дар речи. Впрочем, в то утро я сам не знал этого. Мне казалось, я упорно храню обиженное молчание лишь потому, что мне так хочется. Только на следующий день, когда Мэри-Бет явилась навестить меня, я осознал, что язык отказывается мне подчиняться. Я был не в состоянии хоть сколь-нибудь внятно выразить свой гнев.
Мэри-Бет зашла ко мне поздним вечером. Увидев, в каком печальном состоянии я нахожусь,
Меня усадили на диване в гостиной.
Ах, как я любил нашу просторную гостиную. Знаю, Майкл, вы тоже ее любите. Мне было так приятно сидеть там, несмотря на то что через окно я видел лужайку со следами вчерашнего беспощадного пожарища.
Мэри-Бет говорила без умолку в течение нескольких часов. Стелла то входила в гостиную, то выходила вновь. Основное содержание монолога Мэри-Бет сводилось к тому, что мое время и привычный мне уклад жизни ушли безвозвратно.
— Наступает новая эра, — заявила Мэри-Бет. — Наукадостигла теперь такого развития, что способна постичь природу и сущность нашего духа и сообщить нам, с кем мы имеем дело.
Она говорила и говорила, переходя от спиритов и медиумов к последним исследованиям в области оккультизма. В своих заумных рассуждениях она касалась даже таких вещей, как эктоплазма.
Но поток ее красноречия вызвал у меня лишь досаду. Эктоплазма, вещество, при помощи которого медиумы способны сделать дух материальным, не представляла для меня ни малейшего интереса. Я даже бровью не повел, когда Мэри-Бет распространялась на этот счет. Стелле, которая свернулась комочком у меня под боком и держала меня за руку, тоже надоела вся эта научная дребедень, и она сказала:
— Мама, замолчи наконец. Ты что, не видишь, Джулиен пропускает все твои слова мимо ушей. Ты его утомила.
Девочка была совершенно права, однако я не подтвердил это ни звуком.
— Я вижу далеко вперед, — ораторствовала Мэри-Бет. — Я знаю, что в будущем все наши помыслы и слова не будут иметь ни малейшего значения. Но наша семья, наш клан — это наше бессмертие. Ни тебе, ни мне, ни даже Стелле не придется дожить до того дня, когда Лэшер одержит свою окончательную победу. Но день его торжества настанет. Поверь, никто не выиграет от этого больше, чем наш клан. Мы должны всячески содействовать ему в достижении цели. Мы должны обеспечить нашей семье процветание.
— Ты упиваешься пустыми надеждами, — вздохнул я. — Твой оптимизм не имеет под собой никаких оснований. Ты забыла о том, что случилось в горной долине? Забыла о том, что этот дух полон жажды мщения? Обиды и раны, нанесенные ему в прошлом, не забудутся никогда. В давние времена этот дух был воплощением добра. Мы с тобой знаем это. Но сейчас он несет лишь зло.
Тут я вновь почувствовал себя плохо, очень плохо. Сил подняться по лестнице у меня не было. Пришлось принести в гостиную подушки и одеяла и уложить меня прямо там, на диване. Лишь на следующий день я смог вернуться в свою спальню, причем немалую роль в окончательном принятии такого решения сыграло событие, заставившее меня обратить свои последние надежды к особе, о существовании которой я ранее не догадывался.