Лэшер

Райс Энн

— Я хочу одного — убить тебя.

— Но почему? Почему? Неужели ты настолько холоден и лишен сострадания? Неужели тебя не волнует, что со мной произошло? И ты не хочешь понять, почему я здесь? Неужели ты думаешь, я намерен причинить ей вред!

Майкл, схватившись одной рукой за каминную полку, а другой вцепившись в руку Эрона, наконец сумел подняться на ноги. Все его тело охватила предательская слабость, к горлу подкатывала тошнота. Однако боль, к великому его облегчению, утихла. Он стоял, тяжело, медленно дыша, и смотрел в лицо Лэшера.

Как красиво

это бледное, нежное лицо, как красивы эти блестящие усы и аккуратно подстриженная борода. Ни дать ни взять — Иисус кисти Альбрехта Дюрера. Как прекрасны эти глубокие синие глаза — зеркала бездонной и непостижимой души.

— Да, Майкл, я знаю, ты хочешь услышать мою историю. И я расскажу обо всем, что мне довелось пережить. Вы ведь не позволите ему убить меня, не так ли, джентльмены? Даже Эрон против убийства. По крайней мере, он не позволит уничтожить меня до того, как я открою вам то, что должен открыть.

— Я не желаю слушать твои лживые россказни, — прошептал Майкл.

Лэшер судорожно вздохнул, как будто слова Майкла причинили ему боль, и вытер глаза тыльной стороной правой ладони. В этом жесте было что-то очень детское. Потом он сжал губы и глубоко вздохнул, словно пытаясь удержаться от всхлипываний и рыданий.

А за его спиной на кровати лежала Роуан, безучастная, равнодушная ко всему. Взгляд ее открытых глаз, устремленных в пустоту, не выражал ни опасений, ни тревоги. Ничто не могло нарушить ее покой. Происходившее вокруг уже не имело к ней отношения.

— Нет, Майкл, — возразил Лэшер. — Я не намерен лгать. Обещаю тебе говорить одну лишь правду. Не думаю, что эта правда поможет тебе простить меня. Но ни слова лжи ты не услышишь.

И вновь они оказались в столовой. Только теперь сквозь оконные стекла проникал тусклый золотистый свет горевших во дворе фонарей.

Плотно закрыв обе двери, они в полумраке расселись вокруг стола. Лэшер занял место во главе, положив белые нежные руки на блестящую деревянную поверхность, которая, казалось, неодолимо притягивала его взор.

Наконец он поднял голову и огляделся по сторонам. Потом внимательно осмотрел фрески, словно взгляд его обладал способностью различать в темноте мельчайшие их детали. И только после этого он пристальным взглядом обвел лица собравшихся за столом. Последним он посмотрел на Майкла, который сидел по правую руку от него.

Второму из членов ордена, Клементу Норгану, все еще было явно не по себе. Должно быть, во время схватки с Майклом он весьма чувствительно ударился о стену. Лицо его покраснело, дышал он тяжело и хрипло. Устроившись на дальнем конце стола, он мелкими глотками пил воду из стакана. Взгляд его тревожно перебегал с Лэшера на Майкла. Столов спокойно восседал слева от своего товарища по ордену.

Эрон сидел рядом с Майклом, предусмотрительно придерживая его руку повыше локтя. Майкл с удивлением ощутил, как крепка и сильна хватка этого далеко не молодого уже человека.

И вот Лэшер заговорил.

— Итак, я снова в этом доме, — торжественно изрек он.

Голос его слегка дрожал и все же сохранял глубину,

звучность и уверенность в своей красоте, в безупречности отточенного произношения.

— Пусть говорит, — произнес Эрон. — Нас здесь четверо. И если мы будем действовать заодно, он от нас не уйдет. Роуан ничто не угрожает. Пусть говорит.

— Да, вы правы, — подхватил Столов. — Он от нас не уйдет. Пусть расскажет нам все, что намеревался. Думаю, Майкл, вы должны выслушать его объяснения. По-моему, это очевидно.

— Этот гад всегда действует хитростью, — пробормотал Майкл. — И сейчас додумался отослать прочь сиделок. И охранников тоже. Прикинулся священником. Ловко придумано, ничего не скажешь. Они сразу поверили тебе, отец Эшлер? Или ты представился как-нибудь иначе?

Губы Лэшера тронула горькая улыбка.

— Отец Эшлер, — прошептал он, апотом влажным розовым языком провел по губам и плотно сжал их.

Внезапно Майкл вновь заметил сходство Лэшера с Роуан, которое так поразило его в тот памятный рождественский день. Изящно очерченные скулы, высокий лоб, слегка удлиненный разрез глаз. Однако цветом и открытым сияющим взглядом эти глаза скорее напоминали глаза самого Майкла.

— Роуан не знает, что сейчас все ее оставили, — печально произнес Лэшер. Слова медленно слетали с его губ, взор беспрестанно скользил по комнате, проникая в самые дальние и темные углы. — Зачем ей сиделки? Она не знает, кто стоит рядом с ней, кто плачет по ней, кто любит ее, кто скорбит о ней. Ее дитя умерло еще в утробе. И других детей у нее не будет. Все, что случится дальше, ее не касается. История ее жизни завершена.

Майкл дернулся, намереваясь встать, но Эрон крепко держал его руку. Те двое, что сидели на другом конце стола, тоже бросили на Майкла предупреждающие взгляды. Лэшер, судя по всему, ничуть не испугался.

— Вы хотели рассказать нам историю своей собственной жизни. — Голос Столова звучал так робко, словно он обращался к монарху или же к призраку. — И мы готовы слушать.

— Да, я расскажу вам все, — заверил Лэшер и снова улыбнулся — на этот раз смело и открыто. — Теперь, когда я обрел плоть и кровь, я расскажу вам все, что мне известно. А знаю я немало. И после того как я закончу рассказ, вы сможете вынести свое суждение.

Майкл внезапно рассмеялся коротким горьким смехом, столь резким, что остальные вздрогнули. Он презрительно взглянул на Лэшера.

— Будь по-твоему, mon fils, — произнес он, старательно выговаривая французские слова. — Только помни, что ты обещал папочке. Не вздумай пудрить нам мозги. Ни слова лжи.

Взгляды их встретились, и в течение долгого томительного мгновения ни один не отводил глаз. Наконец Лэшер, слегка вздрогнув, заговорил с прежней торжественностью.

— Майкл, — изрек он. — Я не собираюсь сейчас рассказывать о столетиях, проведенных во тьме небытия. Я не собираюсь рассказывать о бесплотном создании, погруженном в отчаяние и не имеющем ни памяти, ни истории, ни надежд. О создании, навеки обреченном на печаль, страдания и горечь неисполнимых желаний.