Леший и Кикимора
Шрифт:
Она села поглубже, придвинулась спиной к холодной гладкой стенке купе, покрытой коричневым пластиком. Удобно наблюдать за другими, когда твое лицо скрыто в сумеречном свете. Сейчас она ведет себя, подумала Анна, как скромница-шиншилла. Одна из тех, на которых она неотрывно смотрела три дня подряд.
Анна ехала из Москвы, где проходила выставка клеточных животных. Привезли норок, лис, кроликов, любимых енотов и окончательно смутивших ее разум шиншилл.
Енотами зоотехник Анна Удальцова занималась на звероферме под Суходольском. Шкурки этих животных давно вошли в моду и не собирались выходить. Она сама надевала шубу из енота в
Вывести зверя голубого цвета — другое дело. Над этим ее бабушка работала не один год. Не вышло. Но вот таких, голубых, шиншилл Анна увидела в Москве.
Она снова поморщилась, будто от боли. Словно кто-то что-то отнял у нее. Но почему? Какое ей дело до шиншилл, пускай даже голубых? Она никогда не занималась ими. Это бабушка, профессор Удальцова, пыталась акклиматизировать нежных обитателей американских Анд в средней и южной полосе России. Это она говорила, что вот-вот родятся щенки цвета неба.
Не случилось. Шиншиллы погибли почти в то же самое время, когда умерла бабушка. То была странная смерть, о такой смерти доктора, склонные к черному юмору, говорят: умер среди полного здоровья. Ее не спасли даже в клинике Бурденко в Москве, куда отправили на санитарном самолете.
Теперь пришла мода на шиншилл. Их хотят держать у себя дома деловые женщины, состоятельные домохозяйки. Клетками с милыми пушистыми комочками «утепляют» холлы хозяева крупных фирм.
Что ж, понять можно — зверьки годятся человеку в друзья: они чистоплотные, ничем не пахнут, как хорьки, например, не такие своенравные, как норки. Шиншиллы привязчивые, доверчивые, мало едят. Для них одна изюминка — лакомство, которое можно разделить на три части и угощать любимца трижды в день. Что им обязательно нужно для счастья — так это ванночка со специальной пылью для купания, чтобы длинный нежный мех оставался чистым и свежим.
Чем дольше Анна ходила перед клетками, слушала восторженные возгласы зевак, тем все более сильное беспокойство одолевало ее. Она даже забыла о Витечке, об отношениях с которым собиралась подумать вдали от дома, где, как ей казалось, она рассмотрит их совместную жизнь в деталях и решит, что делать.
Шиншиллы голубого цвета ей напоминали о бабушке, которая вечерами сидела в своей комнате и исписывала амбарные книги — страницу за страницей. Она составляла рацион для каждой подопечной. Она переводила с английского и испанского все, что могла раздобыть о них в то время, а это было полтора десятка лет назад…
Кто мог вывести голубых шиншилл? — спрашивала себя Анна в сотый раз. Она точно знает, что после смерти профессора Удальцовой по-настоящему шиншиллами не занимался никто. Конечно, ее статьи по их разведению выходили, но мало. А все тетради с записями лежат у нее дома. В шкафу. Тогда откуда голубые шиншиллы на выставке?
Неужели кто-то начал с нуля и сразу, как говорила сама бабушка, в дамки? Она была любительницей шашек. Играла со своими подругами, как потом догадалась Анна, на деньги. Однажды она собиралась в школу и подслушала их разговор. «Банк просел, срочно увеличиваем ставки». А потом, после ее смерти, подруга призналась, что раз в полгода они «обнуляли» банк, устраивая «загул». В Заречном парке, на
На выставке Анна так увлеклась шиншиллами, что почти не смотрела на енотов. Может быть, поэтому, испытывая запоздалую неловкость перед ними, она столь пристально наблюдает за обладателем енотовой шапки, что сидит напротив нее? Через него уделить внимание им, задобрить, чтобы не обиделись? Она ведь сейчас возвращается к ним…
Анна ловила каждое слово, которое мужчина-«енот» говорил молоденькой девушке, провожавшей его.
— Значит, на Рождество — в Питер? — спрашивал он. Конечно, это его дочь, поняла Анна. Девушка была тоненькая, в рыжей дубленке хорошей выделки, из-под широких, с манжетами, клетчатых брюк высовывались острые носы черных ботинок. По моде сезона.
— В Питер, — кивнула Она. — Если мальчишки найдут квартиру. Они сами на птичьих правах. Хозяйка попросила съехать.
— Они ей не понравились? — спросил он.
— Нет. Не в этом дело. — Она помотала головой. — Просто сама хочет вернуться к себе домой.
— Позвони, когда решите. А то раз — и всей компанией в Суходольск!
Девушка засмеялась так, что было ясно — это отказ.
— Я тебе позвоню, — кивнула она и принялась рыться в большом пластиковом пакете. — Вот. — Она вынула из белого желтый, поменьше. Он шуршал, заглушая голос, но у Анны был тонкий слух. — Это вашим, подарки… Кассета тоже здесь.
— Я дам ее послушать детям. Ты приедешь… после?.. — По голосу отца Анна догадалась, что он говорит о чем-то значительном.
— Обязательно, — пообещала дочь. — Папа, как мне хочется, чтобы поскорее… Узнать бы, как все будет…
«Енот» засмеялся:
— Чтобы узнать будущее, до него надо или дожить, или вспомнить прошлое.
— Ты такой мудрый. — Она наклонилась и чмокнула «енота» в щеку. Длинные светлые волосы поиграли в откинутом на спину капюшоне и замерли.
— Тебе пора. — Он взял ее за руку и сжал, прощаясь. — Слышишь? — Он кивнул на открытую дверь купе.
Анна тоже слышала строгий голос проводницы. Хозяйка вагона, в бордовом форменном, хорошо сшитом костюме с белой блузкой и черным галстуком, прошла мимо, призывая всех провожающих выйти.
Дочь «енота» вскочила, вежливо попрощалась с Анной, отец отправился ее проводить.
Мужчина вернулся и сел на прежнее место.
— Никак не могу успокоиться. — «Енот» покрутил головой. Но волосы не упали на лоб, потому что давно убежали от края на темя.
— Что-то важное? — осторожно спросила Анна и откашлялась. От долгого молчания перехватило горло.
— Да. Очень. — Он засмеялся и провел рукой по голове. Старая привычка, подумала Анна. Осталась от того времени, когда было что приглаживать. — Моя дочь два дня назад солировала на концерте в Зале имени Чайковского. — Он кивнул на кассету: — Сделали запись. — Он умолк, позволяя попутчице осознать важность события. Анна молчала, никак не отзываясь на новость. — Это самый престижный концертный зал Москвы, — объяснил мужчина.
— На чем она играет? — спросила Анна. Она, если честно, не сказала бы точно, где находится этот зал, а где Большой зал консерватории. Но зачем признаваться, если тебя не просят? — Или… может быть, она поет? — осторожно поинтересовалась Анна. Но тут же подумала — едва ли. Девушка столь «узкой» конституции не может стать певицей. Разве что попсовой. Но в Зале Чайковского такие не поют.