Лесная избушка
Шрифт:
Алёнушка села за пряжу. Белая шапка на гребне стала совсем маленькая, и Шурка давно увидел, что это никакое не облачко, а просто очень белая шерсть.
— Ну, слушай страшную-престрашную…
И начала Алёнушка сказку про медведя. Медведь заснул в лесу, разбросав лапы. А старик пришел, отрубил одну лапу и отнес старухе. Старуха медвежье мясо варить поставила и медвежью шерсть села прясть.
Медведь проснулся. Смотрит, а лапы нет. Поревел-поревел да и сделал себе деревянную ногу.
Вот наступила ночь.
Щурка затаил дыхание. Лесное безмолвие стояло за стенами. И представилась ему деревня, заснувшая среди глубоких синих снегов. Желтый огонек мерцает в избушке, а по улице идет хромой медведь, идет к бабке за своей отрубленной лапой. Шурка поежился и подобрал ноги на лежанку.
— А медведь-то и ревет полегоньку, — продолжала Алёнушка, — идет и ревет:
Скрипи, нога, Скрипи, липовая… Вся деревня спит, Одна бабка сидит, Мою шерстку прядет. Мое мясо варит! Скрипи, нога…Вдруг Алёнушка замолкла и тревожно прислушалась. И Шурка среди глубокой тишины отчетливо услышал, что скрипят ступеньки. Кто-то тяжелым шагом поднимался на крыльцо.
Шурка бросился к Алёнушке:
— Кто это?
Алёнушка и сама не знала, что отвеять. Кто там? Неизвестно, кто! Только не свои, не партизаны…
Раздался грохот, в дверь застучали прикладами, странно и крикливо зазвучали за дверью немецкие слова.
Шурка вцепился в Алёнушку.
— Не отпирай! Не отпирай! — в ужасе повторял он. — Не отпирай!
Грохот раздался сильней. Даже рамы зазвякали в окнах. Алёнушка отвела Шуркины руки, ни жива ни мертва вышла в сени и открыла дверь. Немецкие солдаты, гремя сапогами и прикладами, вошли в избу. Они были угрюмые и раздраженные.
Шурка не успел во-время убраться с дороги — ему дали подзатыльник, и он отлетел к печке. Он больно ударился об угол, но даже не охнул, а только весь задрожал и прижался к стенке.
Немцы прошли прямо в горницу, заглянули на печку, на полати. Тускло отсвечивали их железные автоматы, с шинелей падал снег, и на пестрых дорожках оставались темные следы. Громкий непонятный говор наполнил горницу.
Один из них, видно начальник, подошел к Алёнушке:
— Где партизаны?
Он был сутулый, с большим подбородком. Глаза его глядели неподвижно и тяжело, как свинцовые гирьки.
— Здесь нет партизан, — ответила Алёнушка, — мы их не знаем.
Алёнушка стояла перед немцем, опираясь рукой на гребень. И Шурке видно было, как мелко-мелко дрожит на гребне белая куделька. Тогда Шурка
— Мы с дедушкой живем! Наш дедушка — лесник, лес караулит.
— Где дедушка? — спросил немец. И свинцовые глаза его уставились на Шурку.
— А дедушка в деревню пошел, — вмешалась Алёнушка, — за хлебом. У нас хлеба мало, вот он и пошел.
— Будем ждать вашего дедушку.
Немец огляделся кругом, подумал и что-то приказал. Половина отряда вышла в сени, остальные засели в горнице.
Шурка и Алёнушка остались в кухне одни. Будто два воробья, застигнутые вьюгой, они уселись на скамеечке, прижавшись друг к другу.
— Это они нашим засаду устроили, — прошептала Алёнушка. — Что же мы теперь будем делать? Ведь наши-то на заре вернутся. Батько сам сказал.
Шурка испуганно посмотрел на Алёнушку: как же им быть теперь? Как предупредить, как известить, чтоб не приходили сегодня домой партизаны, чтоб даже близко не было их возле лесной избушки?
И вдруг Шурка вспомнил:
— Алёнушка, а где красненький платочек, который я тебе подарил тогда?
Алёнушка открыла сундучок, достала пунцовый платочек. Шурка схватил его и высунул в форточку, прищемив за кончик. Платочек, словно флажок, затрепетал на ветру.
— Это что? Сигнал? — спросила Алёнушка.
— Да, — сказал Шурка, — наши его знают.
Они снова уселись. Тёмная плотная занавеска закрывала окно. Как догадаться немцам, что там, за этой занавеской и за темными стеклами?
Вдруг Алёнушка снова вскочила:
— Шурка, ничего не выйдет!
— Почему же?
— Потому что темно! Ведь платочек-то не фонарь, в темноте не светится! Как же наши увидят его?
И снова Алёнушка с Шуркой задумались и затревожились. Как ни ломал голову Шурка, он больше ничего не мог придумать.
Зато Алёнушка придумала. Она отогнула край занавески и передвинула фонарь на край стола. Светлая полоска тайком скользнула во тьму и осветила пунцовый платочек.
В дверях горницы появился немецкий начальник. Он подозрительно поглядел сначала на Алёнушку, потом на Шурку, потом на окно, но ничего не заметил.
— Не подходить к окну! — приказал он. — Дальше! К печке!
Шурка и Алёнушка отошли от окна и опять уселись на свою скамеечку.
Когда немец ушел, Алёнушка тихонько спросила:
— Шурка, а этот сигнал что значит по-военному?
— Это значит, — ответил Шурка и сдвинул брови, как Федя Чилим, — это значит, что пункт занят врагом и что ходить партизанам сюда нельзя. Можно только тайком подобраться и только с винтовкой в руках и с гранатой у пояса.