Лесная невеста
Шрифт:
Воспитатель младшего княжича заслужил свое прозвище: мощный, с выпирающими на груди и плечах мускулами, с маленькими глазками под низким лбом, он носил ожерелье из кабаньих клыков, зимой и летом не расставался с накидкой из кабаньей шкуры, и говорили, что он знает древние таинства, позволяющие удачливому охотнику забрать себе всю силу убитого зверя. Секач был незаменим в таких делах, где нужны сила, ярость и напор, правда, болтали, что и умом он недалеко ушел от лесного кабана. Зимобор понимал, что если дело дойдет до прямого столкновения, Секач будет опасен, как разъяренный вепрь.
– Вече еще не созывали, а ты уже кричишь! – с неудовольствием
– А ты мне не указывай! – грубо отозвался Секач. – Я здесь тоже не холоп, свой голос имею. Кого хочу, того и закричу. А там увидим, что народ скажет!
7
Под ближней дружиной автор понимает профессиональный воинский отряд, постоянно находившийся при князе.
– Сперва послушай, что дружина скажет! Законы разбирать – это тебе не волков за задние ноги держать да об деревья головой бить! Не твоего ума дело!
Зимобор не оборачивался к спорящим и делал вид, будто не слышит, хотя сидел совсем недалеко. Он понимал, что здесь требуется особая осторожность и что каждый шаг, даже каждое слово необходимо выбирать и взвешивать. Секач, понятное дело, встанет на сторону Буяра – такой князь даст ему возможность почти безраздельно править племенем смолян. Но потомки князя Тверда никак не имеют права позволить, чтобы их оттеснили от смолянского престола, – как потом дедам на Том Свете в глаза смотреть, от самого Тверда начиная?
– Жди теперь беды: как узнает Столпомер полотеский, что у нас старый князь умер, а нового нету – вот и ждите гостей незваных! – говорили в дружине.
– А что, мир-то у него был с князем Велебором, а теперь его нету, а с новым князем у Столпомера никаких докончаний нету! Так всегда бывает – как старые князья перемрут, так новые заново воевать начинают!
– Да разве мы воевать собираемся? – пытался осадить говорунов Судимер, другой Зимоборов десятник. – Не у них в Полотеске ведь князь меняется, а у нас! А мы разве воевать с полочанами хотим, а, Зимобор?
– А это еще посмотреть, кто князем будет! – крикнул Буяр, прежде чем Зимобор успел покачать головой. Младшего княжича оскорбило, что десятник обратился прямо к Зимобору, как будто он уже был провозглашен новым князем смолян.
– Мы не хотим – они захотят, – с неудовольствием ответил Зимобор. Ему было неприятно сейчас думать о таких вещах, но что закрывать глаза на правду? – Как в последнем полотеском походе: когда у них старый князь умер – наши ратью пошли, так у нас теперь: князь умер – они ратью пойдут.
– А вот бы нам их не дожидаться, самим первыми напасть, отхватить у них все волоки и Радогощ! Старого князя нету, а у нового с ними договора нету! – заметил Ранослав, сын старого воеводского рода, и подмигнул Зимобору. – Старый-то князь знатно тогда полочан приложил мордами в лужу, мне отец рассказывал! И вуй мой, Будислав Гориярич, чуть в самый Полотеск тогда со своей дружиной не ворвался, князь Столпомер едва-едва из-за моря успел войско привести! А не успел бы – теперь бы
– И хорошо, что ты, Зимобор, на их княжне тогда не женился! – подхватил Бровка.
– И были бы все кривичские земли вместе, как Кривом завещано!
При этих словах лица оживились. Объединение трех кривичских племен под единой рукой было мечтой, наверное, всех до единого их князей. Всякий, кто чувствовал себя в силе, пытался это сделать, и каждый считал, что выполняет священный завет предков. Основательницами каждого из трех ветвей племени кривичей – плесковских, живших у Чудского озера, днепровских и полоцких – называли трех Кривовых дочерей: Избрану, Войдану и Светлину. Дело объединения древних Кривовых земель оборачивалось долгими войнами, кровопролитиями, слезами и разорением; измученные и ослабленные войной князья собирались на совет, перед священными дубами заключали мир, отдавали друг другу дочерей в жены, клялись, что «каждый да владеет землей своей отныне и вечно», – и через несколько десятилетий, когда подрастало новое поколение князей и воинов, все начиналось заново.
Тряхнув головой, Зимобор огляделся и вдруг изумился тому, что в мире ничего не изменилось. Так же бурлила свежая, еще не до конца распустившаяся зелень весны, по склонам пологих холмов в изобилии пестрели цветы. Улыбалось яркое небо, словно обещая вот-вот пролить на все живое потоки немыслимого счастья, мелкая прозрачная волна катилась по золотистому песку, ветер задувал волосы в лицо, – а Зимобору все эти простые вещи казались неестественными. Отца больше нет, а он, Избрана, Буяр, все прочие по-прежнему живы, строят замыслы на будущее, спорят. Они как будто забыли, какая беда погнала их домой раньше срока, хотя только об этой беде, по сути, и говорят.
Подойдя, Зимобор присел на край кошмы возле Избраны. Она бросила на него короткий взгляд, но ничего не сказала. Зимобор сорвал травинку, пожевал и негромко заметил:
– Сестра, уняла бы ты вашего кабана. И отцу обидно, и нам мало чести. Вся дружина перессорится – чего хорошего?
– Как я буду его унимать – он ведь, кроме отца, никогда никого не слушал.
– То-то и плохо. Сама подумай, ты же умница. – Он придвинулся к сестре и зашептал: – Если Секача слишком близко к престолу подпустить, он, пожалуй, Буяра-то спихнет и сам залезет. Хочешь, чтобы Красовит в князья сел?
Избрана фыркнула и бросила на Зимобора насмешливый взгляд.
– Ой, не знала я, что ты так боязлив, братец мой милый! Наверное, и по ночам под одеяло с головой прячешься? Куда Секачу с его кабаньим рылом на княжий стол? Насмешил бы ты меня, кабы смеяться было можно. Сам же слышал – он князем Буяра хочет кликнуть!
– Буяра он хочет кликнуть, потому что не хочет ждать, пока кликнут меня! А чего он потом захочет, ты знаешь?
– Что потом будет, потом и увидим! А сейчас он правду говорит! И вече то же самое скажет. Кто твоя мать была? Все знают, что твой дед был простой оратай, а уже когда тебя постригали [8] , ваше гнездо от дани освободили. Ты не на меня обижайся, ты на отца обижайся теперь, что он тебе матери познатнее не дал! – быстро добавила Избрана, видя, что Зимобор изменился в лице.
8
Постриги – первая возрастная инициация ребенка, проводилась в три года.