Лесная тетрадка
Шрифт:
Она впервые оказалась со мной так любезна. Перед хозяевами ходила на задних лапках. Жаловалась, что сложно отправить посылку в армию внуку, переживала за какие-то банковские вклады. «А это для валютных»,– успокаивал её Сыроежкин.
Или же наоборот расстраивал?
Значит, сын её – мой сверстник, а уборщица – ровесница моей бабушки. Жених, понимаешь! А интересно, какой он?
Я бесцельно и бездумно прошла Старый мост, и на аллее рыночных палаток встретила Лепёхину:
– Здравствуй, Алин, не видишь меня,
– Нас выкинули.
Я считала, что сообщаю суперновость, – Лепёхина нечасто появлялась на рабочем месте.
– Я знаю, – ещё в понедельник, в одиннадцать утра. Завтра с утра с Сафроновым к главе на приём. Нину Павловну, завхоза администрации, надо найти. И президиум собирать. Подойдёшь к двенадцати?
– Куда же?
– В деревянную. Я буду у Сыроежкина. Сделаем рейд по озеленению, по вашему, по центру…
Я не пошла, хотя сначала хотела. Отчим был в отпуске, и стал на меня орать, что это я пришла так рано. А я возьми да поехай в Мамонтовку.
Какая же у этого посёлка замечательная энергетика, как он бодрит! На Кузнецком мосту, – это длинная вереница частных домов, – есть палатка «Свежий хлеб». И я купила там наши щёлковские «рожки сдобные», плотно запаянные в плёнку.
Я шла по улице Мира, и мне было весело. Я ела хлеб на ходу, как Лиза из «Двенадцати стульев» – бутерброд с колбасой, купленный у уличной торговки. И я не переживала, как Лиза, что «есть на улице – неприлично».
Я снова обошла дом своего отца с тыла, посмотрев на окна. Дальше был лес, а, не доходя до него – россыпь частных домиков и коттеджей. С левого торца – тоже домики, победнее. С правого – многоквартирный дом с «Автодором» на первом этаже.
И вдруг из-под забора вылез … самый настоящий концлагерный заморыш, палевый щенок, который от голода так и не вырос. И я скормила ему оставшиеся два рожка, которые он по кусочку мгновенно заглотил. Никогда, наверное, такого и не пробовал. Хорошо ещё, что не издох, как польский подросток в «Тарасе Бульбе»:
«Движимый состраданием, он швырнул ему один хлеб, на который тот бросился, подобно бешеной собаке, изгрыз, искусал его и тут же, на улице, в страшных судорогах испустил дух от долгой отвычки принимать пищу».
И я решила, что теперь буду каждый день приезжать сюда кормить его. Не так уж это, в конце-то концов, и далеко.
22 октября 1998, четверг
Какая же я дура, что не пошла вчера к Лепёхиной!
А теперь я не знаю, куда мне идти! Наша комната в киносервисе заперта! Я даже заходила к Галине Георгиевне домой, и её Димка довольно нелюбезно сказал, что общественная мама «будет после шести». Хотела позвонить Михаилу Викторовичу и уже дошла до библиотеки в своих тесных туфлях,
А тут взяла газету и увидела, что афишные тумбы, за которые Михаил Викторович так долго бился, отдали жирномордому Любимову! Даже слёзы на глазах выступили.
В Мамонтовку съездила, щенка покормила. Он уже сам мне на встречу выбежал. И, оказывается, не надо делать такой крюк через улицу Мира и Школьную. В конце Кузнецкого моста есть удобный проход, только очень грязная дорога.
23 октября 1998, пятница
Сегодня побывала дома у Лепёхиной. Она сама открыла дверь и впустила меня.
Она так расписывала свою квартиру, что я думала, что там ужасающая бедность и грязь («Мы сейчас меняем трубы!»), но жильё хорошо упаковано. Печка СВЧ, которой даже у Летовой нет! Кран на кухне, которым я не знала, как воспользоваться. Радиотелефон. Три комнаты, кровать «кинг сайз».
Мимо меня продефилировала растрёпанная девица в розовом махровом халате (мама – в красном):
– Здрасьте! – бросила она, как червонцем одарила.
– Оксанка, иди, познакомься, – беспомощно позвала мамаша, но комната защёлкнулась на замок.
Истинная старая дева: злобная, надменная.
Лепёхина рассказала мне новости: на приёме у главы были, Хлудов очень хорошо к ним отнёсся. У Шиханова сегодня в кинотеатре «Аврора» конференция, он и её, вооповку, пригласил.
Когда же я спросила, как же мне поговорить конфиденциально с Михаилом Викторовичем, Лепёхина передала его слова:
– Он так удивился: «О чём таком она хочет со мной поговорить?!! Есть же вы, Галина Георгиевна!» Да, Аль, есть же я!!!
Вот о тебе-то как раз речь и хочу повести!
– Да я про Курицына. Он в секту ходит, к сайентологам!
– А мне он сказал, что это ты в секту ходишь!
– Да он что, …?!!
Выслужиться хотел! Но я же ничего не говорила ему про методическую семинарию, про стипендию, – я просто об этом забыла!
И я, по своему обыкновению, стала ругать Алкашку. Лепёхина, как ни странно, меня даже поддержала:
– А Алиска, она чего-то да… Я пришла, когда уже мебель выставили, а она приехала с подружкой. Я её позвала: «Алис!» – а она даже не обернулась, убежала!
Ах, горе-то какое!
Если я одну эту фрязинскую сучку не могу вынести, то двое меня точно расплющат.
А между тем настало время позднего обеда, – в три часа дня. Просто как в «Джейн Эйр»: «…но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано)». А здесь поздно.
Лепёхина, как и миссис Рид, собралась обедать в кухне «в кругу дорогих деток», только вместо Эммы, Джона и Джорджианы – Оксана и Дима. Громко включили какую-то радиостанцию с уже старой музыкой (передавали «Солнечный остров» Макаревича).