Лесная земляника
Шрифт:
— Жаль. То есть, что помогают — это хорошо, а вот что их нет…
Она нагнулась, подняла бейсболку и нахлобучила ее на голову, быстрым и ловким движением ухитрившись забрать под нее все волосы.
— Если хотите, пойдемте к нам. Там тепло, по крайней мере, и сухо. Напою вас чаем.
— Я не думаю, что это удобно…
— Удобно, удобно. В конце концов, я ведь ждала вас десять лет.
— Вы? Меня?
— Неважно. Идете?
Он кивнул и поплелся за удивительной девицей через мокрый сад, по разбитой и наполовину заросшей травой дорожке.
2
Джон Фарлоу
Флигель был построен аж в конце девятнадцатого века. Тогда тисовая роща была не рощей, а настоящим лесом, тянувшимся на многие мили вдоль Темзы, и водились там косули, кабаны и волки. Тогдашний владелец Мейденхеда, дед покойного графа Уоррена, был заядлым охотником и каждую свободную минуту отдавал любимому делу. Для того чтобы иметь полную и исчерпывающую информацию о своих охотничьих угодьях, тогдашний граф нанимал трех лесничих, один из которых постоянно жил в лесу, в самом буквальном смысле этого слова. Для него и построили флигель.
Джон хорошо помнил приземистое крепкое строение. В детстве они с двоюродными и троюродными братьями втихомолку лазили по старому дому, но, честно говоря, боялись его ужасно. Высохшие деревянные перекрытия поскрипывали и постанывали, с тихим шорохом осыпалась известка с потолка, шуршали в давно потухшем очаге мыши…
С тех пор он там, пожалуй, и не бывал. Незачем было. При дяде Уоррене никто во флигеле не жил, и он так и врастал себе в землю на опушке тисовой рощи, словно сказочная хижина ведьмы с болот.
Интересно, как Майра не боится? Хотя, она же с парнем…
Он опять недовольно скривился, подумав об этом самом парне. Боже ты мой, что с ним творится? Словно старая дева викторианской эпохи — «в мое время девушки так себя не вели!» Между прочим, он и сам спит с Клэр, хотя они не женаты!
Да, но Клэр его невеста, и вопрос о свадьбе — это вопрос нескольких дней… недель… месяцев, вот!
Ну так тем более, какое ему дело до Майры Тренч и того, с кем она спит?
Никакого, просто она очень молода, и вообще странно, что она живет здесь, в заброшенном чужом поместье, на краю леса, с молодым человеком, вместо того, чтобы жить в Лондоне, учиться, ходить на вечеринки… и жить со своим молодым человеком.
Вконец запутавшийся и обозленный Джон Фарлоу уже готовился отказаться от чая и повернуть назад, но вместо этого вдруг спросил:
— А ваша бабушка, Майра? Почему вы не с ней живете?
Плечи девушки чуть напряглись, но ответила она вполне спокойным голосом.
— Бабушка умерла шесть лет назад. Наш домик в Сомерсете пришлось продать. Граф Уоррен был так добр, что позволил мне поселиться в Мейденхеде. Он остался совсем один, я тоже, мы прекрасно ладили. Собственно, в Сомерсете я почти никого и не знаю, а здесь… Дэвисы помогли с работой, ваш дядя — с жильем.
– Дэвисы? Мистер Дэвис из «Розового Рая»? Неужели он нашел вам работу?
– Да.
Это было очень окончательное «да», не предполагавшее никаких дальнейших расспросов, и Джон немедленно заткнулся. Он вообще чувствовал себя немного не в своей тарелке. Эта девочка казалась то совсем ребенком, то женщиной, едва ли не вдвое старше его.
Майра небрежно отодвинула пушистую ветку
— Вот мы и дома. Сейчас обсохнете.
После этого она двинулась вперед, а отпущенная ветка со всего маху хлопнула Джона по физиономии. На некоторое время он ослеп, а когда протер глаза и выплюнул мокрые иголки — впереди открылась совершенно сказочная картинка.
Флигель был сложен снизу из громадных серых камней, а сверху — из толстенных сосновых бревен, оштукатуренных и побеленных известкой. За долгие годы фундамент изрядно опустился в землю, но сам дом стоял прямо, только выглядеть стал еще более кряжисто и основательно. Добротная крыша, крытая алой черепицей, выдавалась во все стороны, не давая дождю и снегу мочить стены.
Побелка была совсем свежая, вероятно, летняя, и в наступающих сумерках дом, казалось, светится сам по себе. Окна закрыты крепкими дубовыми ставнями, но одно оставлено открытым. Сейчас именно оно светилось теплым желтым светом, сразу наводившим на мысли о горячем чае, весело потрескивающем огне в очаге и накрытом столе.
Вокруг высокого крыльца по стенам вились плющ и дикий виноград, но, в отличие от старого графского дома, здесь они служили украшением. На самой нижней ступеньке крыльца лежал толстый соломенный коврик с нахальной надписью «Не обращайте внимания на собаку — злые хозяева!» Одним словом, все вместе производило впечатление очень обжитого и уютного жилища.
Майра остановилась возле крыльца и крикнула:
— Эгей! Принимайте мокрых и голодных путников! Байкер, НЕ ВЗДУМАЙ!!!
Джон как раз собрался подумать, что означают последние загадочные слова Болотной Ведьмы Майры Тренч, как вдруг все разъяснилось. Распахнулась дверь, загорелся яркий прямоугольник желтого света, потом его перечеркнула громадная черная тень — и в следующее мгновение на плечи Джону легли мощные мохнатые лапы огромного пса. Джон слабо охнул и приготовился к смерти, мимоходом подумав — так вот почему она не боится здесь жить… Шершавый и мокрый язык теркой прошелся по бледным щекам финансиста, после чего Байкер взвыл от счастья и пронесся пару кругов по поляне, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами.
Джон осторожно и умильно произнес:
– Хорошая собачка… Мне кажется, я ему понравился… Он не опасен?
Майра уже снимала сапоги на верхней ступеньке крыльца.
– Вы пришли со мной — значит, вы друг. В принципе он не злобный, но мама у него из ирландских волкодавов, а папа — из ротвейлеров, так что охранные качества у Байкера врожденные. К сожалению, пока не было случая проверить его в деле, но один раз он зарычал на кузнеца, и с тех пор тот начал заикаться.
— Я его так понимаю… Ростом он явно в маму.
Байкер, успевший промокнуть по уши, черной тенью взлетел на крыльцо, отряхнулся и завилял хвостом с такой силой, что Джон всерьез испугался, не смахнет ли пес случайно свою хозяйку на землю. Размером он был с небольшого теленка, шерсть у него была черная и мохнатая, а на груди красовалась элегантная белая манишка. Уши ротвейлера смешными тряпочками свисали с двух сторон широкой и добродушной морды со вздернутым носом, карие глаза смотрели доброжелательно, но в разинутой пасти виднелись такие клыки, что любая собака Баскервилей заплакала бы от унижения и ушла служить болонкой.