Лесник
Шрифт:
— Нет, сеньор, повторяю, я не в силах сделать ни малейшего движения, я совсем ослабел. Бросьте меня, бегите и спасайтесь сами, пока еще есть возможность.
— Вы жестоко оскорбили бы меня своими словами, сеньор, если бы не находились в таком жалком состоянии.
— Простите, сеньор, протяните мне руку и, умоляю вас, уходите, уходите скорее! Кто знает, не поздно ли будет через минуту? Повторяю вам, все ваши усилия спасти меня будут тщетны, бросьте меня здесь…
— Нет, я не брошу вас, сеньор; мы спасемся или погибнем вместе, клянусь Богом и честью… — он вдруг остановился
И говоря таким образом с притворной веселостью, лесник, не слушая более возражений незнакомца, поднял его, как ребенка, на свои могучие руки, с легкостью перекинул через плечо и отважно пустился в путь, опираясь на ружье. Он твердо решился скорее пожертвовать жизнью, чем подло бросить того, кого уже спас от смерти так великодушно.
Началась смертельная борьба человеческой воли против безумных, свирепых, будто вырвавшихся на волю слепых сил природы.
Каждый шаг стоил леснику сверхъестественных усилий, особенно из-за той тяжести, что лежала у него на плечах. Он шел, шатаясь, точно пьяный, спотыкаясь, и по колено уходил в вязкую грязь, ежеминутно опасаясь увязнуть в ней с головой. Ветви хлестали и царапали ему лицо, дождь бил в глаза и ослеплял его, от бури захватывало дух и мутилось в голове.
Однако он не унывал и только удваивал усилия; он упорно не бросал своего спутника, теряя и вновь отыскивая дорогу по нескольку раз за минуту, среди этого страшного хаоса восстававшей против него разъяренной стихии.
За полчаса он продвинулся вперед всего на какую-нибудь сотню шагов.
Тут он с ясностью мыслей человека, принявшего непоколебимое решение, хладнокровно подсчитал, что если б он даже не разбился на дне пропасти, не был увлечен потоком или не выбился окончательно из сил — а холодный пот и теперь уже выступал у него на лбу от изнеможения, — ему понадобится ровно семь часов на то, чтобы добраться до дома таким образом, разве только к нему подоспеют на помощь.
— На Божью волю! — прошептал он. — Господь везде и во всем. Да будет то, что решил Он в своей премудрости. Но я не прекращу борьбы, пока есть силы, и буду отстаивать жизнь до последней минуты… но далеко ли до нее?
Он подавил вздох и удвоил усилия, и без того уже неимоверные. Прошло еще несколько минут.
Незнакомец неподвижной массой висел на плече лесника и не подавал никаких признаков жизни. Он или умер, или лишился чувств.
Вдруг невдалеке раздался бешеный лай.
Лесник остановился; он несколько раз глубоко вздохнул, перевел дух, и радостная улыбка озарила его мужественное лицо.
— Вот мои славные собаки! — воскликнул он. — Мы спасены!
Он собрал последние силы и крикнул зычным голосом, который перекрыл на мгновение рев и грохот бури:
— Эй, красавчики! Сюда, сюда!
Собаки ответили лаем еще более сильным и вскоре показались в сопровождении двух человек с факелами,
— Слава Господу, вот наконец и вы! — вскричали они почти с благоговейной радостью — так боготворили своего хозяина.
— А это кто? — удивился Педро.
— Человек, которого я спас… Он очень нуждается в помощи, друг мой.
— Сеньора так и думала, что случилось нечто в этом роде, — в сердцах заметил Хуанито.
— Сеньора! Неужели она вышла в такую страшную погоду? — с живостью вскричал Сантьяго.
— Нет, нет, сеньор, не извольте беспокоиться; но и стоило же нам труда удержать ее!
— Достойная, святая женщина! — прошептал лесник.
— Однако, сеньор, отсюда надо поскорее убираться подобру-поздорову.
— Да, да, поспешим; этот несчастный в самом жалком положении.
— Бренная наша жизнь! — пробормотал Хуанито, который отчасти был философом. — Ба-а! После нас хоть трава не расти! — заключил он.
Незнакомца тихонько опустили на землю. Лесник наклонился к нему и пощупал пульс, — он был слаб, но ясно прощупывался. Очевидно, несчастный лишился чувств, но не умер.
Лесник весело поднял голову.
— Мы спасем его! — радостно вскричал он.
— Аминь! — отозвались слуги.
— Живее, надо устроить носилки.
— О, это не займет много времени!
— Особенно если тотчас примемся за дело.
Собаки лизали незнакомцу лицо и тихо, жалобно скулили.
Эти ласки привели его в чувство; он открыл глаза.
— Боже мой! — прошептал он. — Я думал, что умер.
— Но, по счастью, ошиблись, — весело ответил лесник.
— Ах! И вы тут, мой спаситель!
— Все тут.
— Вы не бросили меня?
— Бросить вас? Полноте, видно, что вы меня не знаете.
— Вы спасли меня во второй раз!
— И на этот раз окончательно, будьте спокойны.
— Как мне отплатить вам?
— Ничего не может быть легче, я уже говорил вам.
— Не говорите со мной таким тоном!
— Отчего же? Позвольте мне говорить с вами откровенно, чтобы положить конец всякому изъявлению благодарности с вашей стороны.
— Говорите.
— Вы воображаете, что я спас вас и затратил столько усилий исключительно только ради вас?
— Для чего же тогда?
Полноте, вы с ума сошли, сеньор! Я вас не знаю, понятия не имею, кто вы, да и знать не хочу. Я сделал все единственно для себя, из чистейшего эгоизма, для своего Удовольствия, наконец. Моя страсть — оказывать услуги; это мания, если хотите, как и любая другая. У каждого свой конек; это — мой, вот и все тут.
— Какой вы странный человек!
— Да уж каков есть, не извольте гневаться.
— Вы, должно быть, жестоко страдали, если дошли до того, что холодно излагаете подобные мысли, против которых возмущается даже ваше собственное сердце.
— Кто знает! Быть может да, быть может — нет… но теперь речь не о том. Как вы себя чувствуете?
— Лучше, гораздо лучше, я даже думаю, что в состоянии идти.
— Это заблуждение; вы еще слишком слабы, чтобы я согласился на это… Вот и носилки для вас готовы, мы тихонько переложим вас на них и с Богом отправимся в путь.