Лесные солдаты
Шрифт:
Ломоносов привычно пошевелил губами, но ничего не сказал. Конечно, жизнь свою продать можно, но это – самое последнее дело. Им повезло – из глубины леса тем временем выполз хвост тумана, накрыл танк и немцев, коротавших подле машины ночное время, Чердынцев перебежал к высоким молодым кустам, вставшим ровной стенкой на окраине опасной поляны, подождал, когда его нагонит маленький боец, переместился под стволы старых елей, где гнездились крупные, похожие на курганы муравейники.
– Жди меня здесь, – приказал он маленькому бойцу и нырнул в густую завесу, застрявшую среди деревьев – всё-таки туман
Неожиданно из тумана вытаял немец в каске, с автоматом на груди, при ранце – «сидор» кожаным верблюжьим горбом прирос к его спине, с телячьим подсумком, висящем на поясе слева – подсумок был до отказа набит автоматными рожками, справа у солдата болтался нож в железных ножнах – в общем, экипирован фриц был по полной программе.
Под нос себе солдат похмыкивал какую-то песню. Он пристроился у куста, чтобы оросить его, но не успел – за спиной у него возник лейтенант и что было силы ударил рукояткой пистолета под каску, в низ шеи.
Немец даже не охнул, такой резкий был удар, – ткнулся физиономией в куст. Лейтенант засунул пистолет под ремень, неторопливо навис над немцем и сдавил ему руками шею. Немец задёргал одной ногой, внутри у него что-то забулькало. Он вытянул перед собой пальцы, вцепился в зелень куста, ободрал её и затих.
Чердынцев сдёрнул с шеи убитого автомат, отстегнул от пояса подсумок, следом снял нож, потом ранец и, закинув его себе на одно плечо, скомандовал маленькому солдату:
– Уходим отсюда! Быстро!
В следующее мгновение он скрылся в сером вареве тумана, Ломоносов кинулся следом, ориентируясь по равнинам, оставшимся после бега лейтенанта в шевелящейся, похожей на дым плоти. У Ломоносова даже под лопатками сделалось больно от внезапного испуга: а вдруг он потеряет лейтенанта?
Нет, не потерял, – в защитном движении Ломоносов на бегу выбросил перед собой руку и через несколько мгновений уткнулся пальцами в спину лейтенанта.
– Тих-ха! – шикнул на него Чердынцев.
Они находились на краю круглой, застеленной низким густым туманом поляны. В некоторых местах туман уже начал розоветь, наливаться заревой светлиной, это означало – скоро наступит рассвет. Да и ночь июньскую нельзя назвать ночью в полном смысле этого слова – она была светла и коротка.
Маленький солдат вытянул шею: раз лейтенант подал команду «Тихо!» – значит, надо слушать пространство.
Лес был ещё нем и почти беззвучен, единственный звук, который доходил до них – странное шипение, будто кто-то проколол шину у гигантского грузовика и теперь из неё со змеиным шипеньем выходил воздух.
– Что это, товарищ лейтенант? – шевельнул не слушающимися холодными губами маленький боец. – Дюже уж, – он повертел в воздухе ладонью, – чересчур железный звук, в общем.
Через несколько мгновений шипение, словно бы среагировав на недоумённый вопрос маленького бойца, прекратилось, был теперь слышен лишь один звук – звон в ушах.
– Впереди, по-моему, двое, – неуверенно прошептал лейтенант.
Ломоносов повёл по воздуху носом-кнопкой.
– Очень даже может быть, –
– Не кофеём, а кофе.
– Всё равно. Что в лоб, что по лбу, товарищ лейтенант. Позавидовать немчуре можно – жируют и с нами не делятся.
– За мной! – скомандовал лейтенант и, пригнувшись, на полусогнутых ногах, беззвучно, как охотник, двинулся в обход опасного места.
Через несколько мгновений остановился вновь и, повернул лицо к маленькому солдату, предостерегающе прижал палец к губам. Ломоносов привычно вытянул шею и услышал негромкий говор. Немецкий. Похоже, немцы бодрствовали в этом лесу всюду. И как только они не столкнулись с фрицами раньше? Что называется, Бог развёл, не позволил столкнуться.
Послушав говор, лейтенант ткнул пальцем влево – давай, мол, туда, – и снова нырнул в шевелящийся пласт тумана, маленький боец нырнул следом.
И всё же без столкновения не обошлось, всему виной был туман. Лейтенант двигался в нём беззвучно, маленький боец двигался также – оба всё делали для того, чтобы не раздалось ни скрипа, ни шороха, ни щёлканья сучков, неосторожно попавших под ногу, – и в ватной мути Чердынцев увидел, как на него наползает крупная тёмная фигура. Немецкий автомат висел у Чердынцева на плече, сумка с рожками и ранец – также на плече, закинуть за спину не было времени, в руках была только винтовка.
Родная русская винтовочка, громоздкая безотказная трёхлинейка – оружие с дальним сильным боем, способное просадить насквозь кирпичную стенку. Трёхлинейка и спасла Чердынцева.
Увидев, что перед ним очень дюжий немец, вытаявший из тумана, опешивший, с вытаращенными глазами и открытым от изумления ртом, лейтенант что было силы пырнул его штыком под подбородок, в горло, и немец захрипел дыряво, изо рта у него струёй выбрызнула кровь, Чердынцев выдернул штык и снова воткнул в горло этого человека. Немец кулем свалился лейтенанту под ноги, заскрёб руками по земле.
– Ломоносов! – сиплым шёпотом позвал лейтенант маленького бойца. – Забирай у него автомат, сумку с рожками и харч. Быстрее!
– Ага! – выдохнул тот обрадованно и одновременно испуганно: первый раз в жизни увидел на близком расстоянии, как убивают людей. – Понял!
Мелкими суетливыми движениями стащил с поверженного врага автомат, расстегнул ремень с новенькой оловянной пряжкой, украшенной свастикой и неразборчивой готической вязью, на котором болтались патронная сумка и нож, следом содрал ранец.
– Уходим отсюда, Ломоносов, – едва слышно выкашлял из себя лейтенант и вытер штык о мундир немца. – Поторопись!
– Ага! Ага! – прежним испуганным шёпотом отозвался маленький боец. – Я готов! – он попятился от лежавшего немца, ещё живого, пытавшегося всадить длинные, испачканные грязью пальцы в землю, хрипящего слабо – этот немец умирал.
– Куда пошёл? – просипел лейтенант недовольно. – Следуй за мной!
Ломоносов опасливо обогнул немца и ткнулся рукой в спину лейтенанта. Втянул в себя сквозь зубы воздух, помотал головой протестующее – из глаз его обвально потекли слёзы: маленького солдата начало выворачивать наизнанку. Слишком уж страшной была картина убийства. А лейтенанту хоть бы хны – уложил человека и даже не чихнул.