Лесные тайнички (сборник) (с илл.)
Шрифт:
Солнце берёт верх.
Солнце высоко стоит. ВЕСЕННЯЯ БАНЯ
Ванятка считал себя знатоком птиц. Ему приходилось держать в клетках чижей, чечёток, снегирей, синиц, щеглов, клестов, зябликов. А сегодня вышел Ванятка из школы и видит: на краю снеговой лужи сидят три совершенно незнакомые птички ростом с воробья. Одна чёрная, другая коричневая, а третья вовсе рыжая.
Прыг-прыг-прыг – по гузку, по самый хвостик – в лужу, и ну купаться! То грудку окунут в воду, то на задок присядут и бьют, бьют тупыми крылышками по воде, трепыхаются в ней.
Выскочили из лужи и, встряхнув мокрые крылышки, взъерошенные, перелетели на песчаную дорожку. И – вот глупыши! – давай барахтаться в грязном песке. Песок к перу липнет – измазались все! Не поймёшь, какого и цвета стали.
Скоро так песком облипли, что и летать не могут. По земле поскакали.
Прыг-дрыг-скок – и опять в лужу! Опять над ними солнечный фейерверк, да ещё радуга в брызгах. Моются, стараются.
Выкупались, вымылись – и выскочили на бережок.
Ванятка так и ахнул:
– Воробьи! Все трое – обыкновеннейшие воробьи!
Все трое серенькие, свеженькие такие, чистенькие. А вот вода в луже стала грязной…
Понял Ванятка: воробьи так за зиму измазались, что и на себя стали не похожи. Это они сейчас в бане мылись, зимнюю грязь с себя смывали. С песочком тёрли!
Чёрный сажу смывал: он всю зиму в дымовой трубе ночевал.
Коричневый – спал в сыром дупле, в гнилой трухе вымазался.
Рыжий – в кирпичной стене устроился, в дырке.
Вот и стала вода в луже чёрно-кирпично-коричневой.
– С лёгким паром! – крикнул Ванятка воробьям и побежал домой, разбрызгивая ногами весенние лужи. ОТТАЯВШИЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Всё, что случилось зимой в лесу, – всё скрыл снег. Злодейство ли, доброе ли дело – всё погребено в сугробах: снегом укрыто, метелью заглажено. Ни памяти, ни следа.
Но пришла оттепель, и всё вышло наружу. Всё, что копилось, всё, что скрывалось, выступило напоказ. Оттаяли хвоинки, прутики, листики, кусочки коры. Везде под кузницами дятлов грудами лежат шишки.
Вот перья вороны, которую в конце зимы разорвал ястреб. Вот подснежные спаленки-лунки рябчиков и тетеревов. В них они спали в самую глухую зимнюю пору. Тут снеговые тоннели крота: ишь ты, он и в снегу искал червяков!
Шишки, сброшенные клестами и оглоданные белками. Подстриженные зайцами ивы.
А вот землеройка, задушенная и брошенная лаской. Вот хвостик белки-летяги – остатки обеда куницы.
Будто листаешь прочитанную книгу и рассматриваешь картинки. Ветер и солнце долистают белую книгу. Скоро покажется и обложка – земля. Тогда все зимние происшествия встретятся, соединятся и растворятся в тысячах и тысячах других, скопившихся на земле за долгие-долгие годы.
Вся земля под ногами – это бывшие происшествия. РАННЯЯ ПТИЧКА
Незаметно зажглась и тихо начала разгораться в небе алая полоска зари. Утренний ветерок прошумел в вершинах берёз. Тонким перезвоном оледенелых хвоинок отозвались ему высокие сосны.
Внизу, в глубокой темноте леса, явственней зажурчал невидимый ручеёк. И весь лес стал полниться чуть
Но вдруг все эти отдельные хрусты, звоны и свисты соединились и зазвучали слаженно и живо.
И вот возникла – просто, как живая струйка воды из-под глыбы снега, – родилась в предрассветной мгле лесная песенка. Возникла и полилась тихо, полная робкой радости, светлой весенней грусти. Это запела зорянка.
И чудом соединила в песне своей все неодушевлённые шорохи, шелесты, звоны и хрусты дремучей лесной ночи. Соединила и оживила, и стали они понятны и близки всем.
Рано, одной из первых среди наших перелётных птиц, возвращается она к себе на родину – в наши неодетые леса, где и в дневных сутёмках долго ещё будет хорониться от солнца хрупкий, хрусткий под ногой снег. Рано – чуть свет – пробуждается она утром и поёт тихонько, как будто спросонья, свою тонкую, звонкую, замирающую в конце песенку. Живую песенку, сложенную из мёртвых, чуть слышных звуков просыпающегося весеннего леса. ЛЕСНЫЕ ОБОРОТНИ
Чудесное в лесу происходит незаметно, без чужого глаза.
Вот сегодня: ждал я на зорьке вальдшнепа. Зорька была холодная, тихая, чистая. Высокие ели поднялись на опушке, как чёрные крепостные башни. А в низине, над ручьями и речкой, навис туман. Ивы утонули в нём, будто тёмные подводные камни.
Я долго следил за утонувшими ивами. Всё казалось, что непременно там должно что-то произойти!
Но ничего не происходило; туман с ручьёв медленно стекал к реке.
«Странно, – думал я, – туман не поднимается, как всегда, а стекает…»
Но тут послышался вальдшнеп. Чёрная птица, взмахивая крыльями, как летучая мышь, протянула по зелёному небу. Я вскинул фоторужьё и забыл про туман.
А когда опомнился, туман уже обернулся в иней! Застелил белым поляну. А как это случилось – я проглядел. Вальдшнеп глаза отвёл!
Кончили тянуть вальдшнепы. Показалось солнце. И все лесные обитатели так ему обрадовались, будто давно-давно не видели. И я засмотрелся на солнце: интересно смотреть, как зарождается новый день.
Но тут я вспомнил про иней; глядь, а его на поляне уже и нет! Белый иней обернулся в синюю дымку; дрожит и струится она над пушистыми золотыми ивами. Опять проглядел!
И проглядел, как народился в лесу день.
Вот всегда так в лесу: что-нибудь да отведёт тебе глаза! И самое чудесное и удивительное произойдёт незаметно, без чужого глаза.
НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ШАГИ
Ранняя весна, вечер, глухое лесное болото. В светлом сыром сосняке снег ещё кое-где, а в тёплом ельнике на бугре уже сухо.
Я вхожу в густой ельник, как в тёмный сарай. Стою, молчу, слушаю.
Вокруг чёрные стволы елей, за ними холодный жёлтый закат. И удивительная тишина, когда слышишь удары сердца и собственное дыхание. Дрозд на еловой макушке высвистывает лениво и звонко. Свистнет, прислушается, а в ответ ему тишина…