Лестница грез

Приходченко Ольга Иосифовна

Больше Степан Иванович на наших тренировках не объявлялся.

Мы, конечно, с Риткой переживали, а вдруг теперь не поможет с переводом. Не поможет, и не надо. А пока пришла в Одессу весна, и мы опять в учхозе, учимся работать на сельскохозяйственной технике. Получаем права на вождение гусеничного и колёсного трактора. Весенняя грязь, какой свет не видел, резиновые сапоги проваливаются в жирном чернозёме, распаханном нашими стараниями на метр глубиной.

Когда я в таком виде появилась домой, бабка ахнула и приказала идти назад и под дворовым краном смыть грязь хотя бы с сапог. Я стянула с себя комбинезон и куртку, тоже смочила и понесла домой достирывать. Ох, в этот приезд и набесились мы.

Полная свобода. Вождением были заняты только первую половину дня, а дальше кто во что горазд, образовавшиеся парочки по углам, остальные... Я уматывала после обеда домой, а наутро первым автобусом возвращалась. Несколько раз брала Лильку с собой. Она тогда, в первый приезд, смылась перед самым набегом комиссии, мне даже не удалось ее проводить до остановки. Лилька уезжала с впечатлением, что хуже не бывает, это о том домике с буквами «М» и «Ж» и заколоченных туалетах в общаге, и сейчас удивлялась, как все изменилось. На посиделках Юлька Фомина, наша отличница, с которой я поддерживала самые близкие отношения, поинтересовалась, почему Лиля в институт не поступает. И действительно, чем она хуже тех дебилов, которые у нас учатся. Лилька попыталась объяснить, что она заикается, куда с таким дефектом.

Дома я со своими посоветовалась:

– Мам, Лилька согласится к нам в сельхоз идти?

– Что ты выдумываешь, в какой сельхоз? Кто её возьмёт?

– Экзамены сдаст и поступит.

Мама замолчала, словно решая: задать следующий вопрос или нет. Вот Лилька закончила курсы машинисток-стенографисток и то хорошо. Плохо, что устроиться на работу никак не может. Неужели из-за проклятого пятого пункта. Когда это кончится и кончится ли вообще?

– Оля, у вас разве евреи учатся?
– наконец вымолвила она.

– В нашей группе два парня, правда, они льготники, после армии.

– А где она родилась, ты что, забыла? Документы ее откроют, а там Тяньцзин, Китай. Хороший довесок к пятому пункту. Завалят к черту на первом же экзамене от греха подальше.

Бабуля только кивала головой.

– И ты, баб, так считаешь? Но попробовать можно, чем чёрт не шутит.

Я только глубоко вздохнула: зачем завела этот разговор, я ведь её даже не спросила, хочет ли она вообще учиться. Может, не стоит со своими идеями ни себе, ни Лильке морочить голову.

– Не поступит, и ты виноватой будешь. Пристроит её Рита куда- нибудь, - подвела черту бабка.

Но я ведь вижу, как она страдает, как рвётся ходить со мной в институт, ездить со мной в учхоз. Только пальцем помани, она тут как тут. Девочка начитанная, умненькая, какая это несправедливость, от этого еще больше нервничает. Все наши уже поступили или в этом году будут поступать. У Лильки в запасе несколько месяцев, чтобы подготовиться. Смалодушничаю, если откажусь от своей идеи, пусть Алка вместе с мамой и бабкой и считают это нереальным прожектом.

Я шла к Лильке и думала, на какой козе к ней подъехать. У нас с ней сложились странные отношения. С одной стороны, я чувствовала себя старше её, а с другой, постоянно была как бы виновата перед ней. Пойду на какое-нибудь свидание, она обижается. Умчусь вдвоем с Рогачкой - это вообще предательство. Когда получается, я же таскаю её за собой. Не виновата, что мальчишки пока не кладут на нее глаз. Была бы моя воля, я бы ей всех своих кавалеров сдала оптом. Нет, некоторых все-таки для себя поберегла бы.

– Лилька, ты всем из нашей группы нравишься, и мы решили, ты к нам на наш факультет должна поступать, - приврала я на ходу.

– Я что того, чокнутая? А как я математику сдам?
– Лилька чуть не заплакала.

– Сдашь, как все, поможем. Забирай мои программки, учебники. Устроила у себя дома проходной дом. Гони всех к черту. Всё, подруга, поднимай жопу и

грызи науку, каждый день буду проверять.

Лилька присела на диван и разрыдалась, я ушла, когда она окончательно успокоилась и пообещала, что уже сегодня начнёт учиться.

Афанасий «восемь на семь», староста и парторг, поддержал нашу идею. Обещал любое содействие. Я решала с ней задачки и уравнения, экзаменовала по всем правилам. Прошли, не без активного Лилькиного сопротивления, школьный весь объём по химии, она не любила этот предмет. Ну а то самое знаменитое моё сочинение Лилька зубрила сама.

В воскресенье забегаю к ней, а там опять сплошной хоровод, все подружки Фатимки толкутся у Лильки в комнате. Рассматривают и обмениваются кучей фотографий. К снимкам претензий никаких, хорошего качества, и девчонки выглядели на них как киноактрисы. Но цена? Десять рублей за одну. Лилька отобрала своих неотразимых поз целых пять. Но не это меня бесило. Выходит, почти всю неделю она ничего толком не учила, этой ерундой занималась. Своим появлением весь их шабаш я поломала, быстро похватав свои фото, все отчалили.

– Что ты уставилась, я только на пятьдесят рублей снялась? Мне мама разрешила, зато любоваться можно, - она сидела на диване и плевать хотела на меня. Столько месяцев я посвятила этой дуре, и вот на тебе - всё насмарку. Возмущению моему не было предела.

– Ты что, ненормальная, на пятьдесят рублей? Где ты такие деньги возьмёшь? Лилька, ну и сволочь ты! Ради этих снимков твоей маме полмесяца нужно корячиться в парикмахерской по двенадцать часов в день. Что ты тянешься за этими соплячками?

Я стала говорить, что у них своя жизнь, у нас своя, их мамы никогда не работали. Что отцы у них обеспеченные полковники и разные начальники. А Лилькина мама должна всю жизнь тянуть доченьку на собственном горбу. У тебя совесть когда-нибудь проснется?

– На кой черт тебе эти фото, - кричала я, еле сдерживая себя, - хочешь любоваться собой - садись перед зеркалом и любуйся бесплатно, сколько влезет, хоть усрись. Только сначала вызубри алгебру, геометрию и тригонометрию.

Я ушла домой с одной мыслью: больше ни ногой к этой мадам. Столько времени зря потратила на нее. Своих забот по горло. Еще как следует не привыкла к институтской жизни. В школе все измерялось четвертями. Самая лучшая вторая, коротенькая, заканчивается Новым годом и каникулами. Третья самая ненавистная, тянется бесконечно, конца и края ей не видно. А четвёртая - весна, тепло, море, пляж. В институте всё изменилось. Мне не очень-то по нутру была поговорочка, что студенты отдыхают от сессии до сессии, а сессии бывают всего два раза в год. Можно, конечно, и так жить. Но я помнила, как мама говорила: не хочешь учиться - иди мыть полы, только учти, шваброй тоже надо уметь пользоваться. Словом, меня редко видели без книг и учебников, я училась серьезно, по-настоящему. В общежитие к ребятам приходила с единственной целью - заниматься, когда прерывались отдохнуть, не буду скрывать, выпивали, сжирали, что я с собой из дому приносила, анекдоты травили, косточки кому-то перемывали, и снова за конспекты.

Со своей самой близкой подружкой Галкой уже и не помню, когда последний раз куда-нибудь выбирались. Ей некогда, она «идёт на золотую медаль», так её родители говорили. С медалью, чтобы поступить в университет, нужно успешно сдать только один экзамен - по английскому языку, и Галка будет зачислена. Вот и зубрит его день и ночь. Я тоже измучилась в сомнениях: с одной стороны, очень хотелось перевестись в Кредитно-экономический институт, а с другой, уже привыкла и к своему сельхозу. Еще и отличница. Представляю, как Бергер разозлится. У нас сильная волейбольная команда, и женская, и мужская, в городе одни из лучших, а в «кредитке» женщины слабоваты.