Лестница в небо, или Рассказ очевидца
Шрифт:
От этих слов меня передернуло и я, взбесившись, стал носиться по комнате из угла в угол.
– Знала бы ты какой он хороший?..
Я не находил себе места и, ругаясь, приводил в движение шторы и сквозняком хлопал дверями. Когда мать вскрикнула, я заметил, как конверт с деньгами слетел со стола, а гвоздики в вазе, поменяли положение.
– Это что? – Произнесла мать и перекрестилась. – Ты здесь?
– Здесь! – Ответил я, но она меня не услышала.
Мы молчали, чувствуя друг друга…
В дверь позвонили и мать вздрогнула. Помедлив она встала с кресла и пошла по коридору.
– Иду, иду! – Откликнулась она и щелкнула замком.
Это пришел отец и мать, не теряя времени, с порога начала рассказывать ему последние новости.
Они прошли в зал и мать спросила:
– Что сказал врач?
– А что врач, в больницу надо ложиться…
Мать опустила глаза, а отец ее успокоил.
– Не пойду я больницу. На кого я тебя оставлю?..
Он погладил ее по голове и, заглянув в глаза, упрекнул:
– Что опять плакала?
– Да тут друзья Виктора приходили, да Алешка с Никитой забегали. – Оправдывалась мать.
– А я-то смотрю – цветы у тебя. А это что, деньги?
– Сейчас все расскажу. – Поспешила ответить мать, предвидя неприятный разговор.
Она догадывалась, что финансовый презент отцу не понравиться и поэтому начала из далека.
Но он ее уже не слушал и, пересчитав деньги заявил:
– Я так понимаю – это компенсация за сына?
– Ну чего ты, Паша?!
– Тысяча долларов – не много у них стоит жизнь человека. Эти деньги надо вернуть! – Категорично заявил он.
– Но, Паша! – Пыталась возразить мать.
– Никаких «но»! Вопрос закрыт!
– Хорошо, только не волнуйся. Завтра позвоню Саше.
– Какой еще Саше? – Буркнул отец, а мать поправила:
– Никакой, а какому. Саше Митрохину – Сапогу, да ты его знаешь, учились они с Витей в параллельных классах.
– Сапогу?
– Да это кличка у него такая.
– Кличка? Как у собаки? – Возмутился отец.
– Ну ладно тебе, Паша. Все решили, я все сделаю…
Чтобы уйти от неприятной темы мать заговорила о внуках.
– Вот посмотри, что они принесли мне из дома.
Она протянула рисунок отцу, а он, надевая очки произнес:
– Интересно, очень интересно!..
Отец стал рассматривать картинку. Он то приближал ее к себе, то удалял, то смотрел под углом, а то и вовсе разглядывал с обратной стороны.
– Что он видит в этом рисунке и о чем он думает? – Размышлял я, следя за его действиями.
С минуту было тихо. Мы смотрели на картину и каждый находил в нем свой сюжет и своих героев.
– Да, хороший был парень. – Произнес отец. – Жалко, что талант свой использовал не по назначению.
– Он всегда хорошо рисовал. – Сказала мать и смахнув слезу рукой, продолжила:
– Вот смотри и он похож и моя мама тоже.
Отец обнял мать и продолжил свою мысль:
– Нарисовать красиво это еще не все… Передать свою мысль – это да! А знаешь, Аня, – продолжал он, – это непросто рисунок. Это состояние его души. Посмотри, здесь же не только он и твоя мать – здесь и небо, и солнце, и земля. Это что-то большее, чего нам с тобой не понять. Здесь спрятана большая философия и каждый штрих нанесенный его рукой на рисунке имеет свое
Мать вздохнула, а отец все еще рассуждал над картиной, замечая на ней не только персонажи, но и скрытые нюансы мазка…
Уже на кухне за чаем отец сказал:
– Завтра сходим в церковь, свечки поставим и помолимся, все ему полегче там будет.
– И на могилку зайдем. – Вставила мать.
Отец согласился и, посмотрев на меня, перекрестился.
Они сидели за столом вдвоем – такие близкие и родные. Я был с ними рядом, но только по другую сторону жизни. Спустя минуту я покинул родительский дом. Мне было неспокойно и я поднялся высоко в небо, чтобы найти там утешение…
Глава 9.
Высоко в небе я быстро восстанавливал свои силы. Чем выше я поднимался, тем больше на меня сходила благодать, которая придавала мне уверенность и силу для новых поисков и открытий.
– Что дальше? – Часто задавал я себе вопрос.
С помощью третьего глаза я видел душу человека, ее величину, цвет и действие. Я мог понять ее сущность, предугадать поступок, но остановить действие мне было не под силу. Я научился воздействовать на предметы, я мог двигать и толкать их, но это только пугало людей. Общение с ними мне было не доступно и это меня сильно угнетало. Но я не опускал руки и продолжал искать.
Я знал, что время, отведенное мне здесь было дано неслучайно. Я, конечно, мог смиренно ожидать своей участи, понимая, что здесь ничего уже не исправить и не изменить, но я хотел помочь людям, хотел донести им всю правду о мире, который ожидает человека после его земной жизни. Как это сделать я не знал, но я искал и старался. Я верил, что если не успею осуществить задуманное, то мои знания пригодятся тому, который доделает начатое дело…
Проходило время, а я по-прежнему спускался на землю, чтобы посетить родственников, знакомых или просто понаблюдать за жизнью горожан. Без этого я уже не мог существовать. Это становилось нормой моей жизни. Я уже легко находил себе подобных. Они отличались от людей не только способностью перемещаться в пространстве – они были другими. Мы, живущие здесь, видели друг друга только тогда, когда сами этого желали, и только при общении мы принимали свой земной образ. Мы понимали друг друга с полу слова, а языкового барьера здесь просто не существовало. В этом мире третий глаз был не нужен, наши души были открытыми, и мы легко находили друг друга в пространстве…
* * *
Как-то, прогуливаясь по набережной, я заглянул в яхт-клуб.
К моему удивлению большой яхты, служившей украшением набережной, не оказалось на месте. Осмотрев прибрежные воды, я не нашел ее и там… Я не мог припомнить такого случая, чтобы «Бета» ходила в плавание или в дальний поход. Если, что и случалось такое, то это были так – небольшие прогулки по морю и то, это было так редко, что кто-то из горожан окрестил «Бету» «Авророй», сравнивая ее с легендарным крейсером, который уже много лет стоял на приколе в Питере. Из любопытства я облетел море, но яхты так и не нашел.