Летальный исход

Маркеев Олег Георгиевич

Смерть произойдет от приступа слюнной лихорадки, известной профессионалом под названием «вирус Эпштейна-Барра».

 Заранее сообщаю вам срок и цель и способ, чтобы вы в полной мере могли осознать свое бессилие.

Искренне Ваш Доктор Смерть

Оригинал послания хранился у директора ФБР, копия была передана в службу безопасности

«Майкробиотекса». Там сначала посмеялись, потому что все знали, что вирус Эпштейна-Барра как причина смерти — это бред или блеф. Тем не менее, были приняты все необходимые меры безопасности. И вот, вопреки всему Николас Ньюмен и члены его группы погибли. Как обещал Доктор Смерть. В один день и по одной и той же причине.

Арон перелистал страницы, положил ладонь на записи сегодняшнего дня. Не было нужды расшифровывать каббалистические значки, он еще не забыл текст, который зашифровал всего час назад.

— Да, Арон, черт возьми, никаких следов вируса Эбола или чего-то похожего, но от печени парня остался форшмак! Форестолл поставил на ноги всех своих людей, будем надеяться, что к утру они выдвинуть что-то напоминающее версию. Но пока я ума не приложу, как это было сделано.

— Ты знаешь, что это было, Руди.

— Слюнная лихорадка?! Арон, не крути мне яйца!

— Нам нужно встретиться. Скажем, в два у седьмой лунки.

— Да? И о чем мы будем говорить?! О том, что ФБР ничего не сделало, чтобы защитить моих людей от очередного Унабомбера*?

* — «Унабомбер» (Тэд Кащинский), маргинальный ученый, бывший профессор математики Университета Калифорнии (Беркли), с 1976 по 1996 год посылал по почте самодельные бомбы, терроризируя научный истеблишмент США. Через СМИ обратился с воззванием, направленным против научно-технического прогресса, по его мнению, способствующего закабалению человечества. Оперативно-розыскные мероприятия ФБР и полиции результатов не дали. Выдал Унабомбера его родной брат.

Арон Миллер отстранился от трубки, чтобы ухо не свербил истошный голос абонента. Выждал, когда тот немного поутихнет.

— Руди, боюсь, что даже если вокруг твоего мальчика выстроился бы в каре весь Корпус морской пехоты, мы все равно не уберегли бы его. Вирус в его организме был активизирован мантрой, записанной на магнитофонную ленту. В лаборатории — еще хуже. Очевидно, что-то из арсенала психолингвистического программирования. Группа слов запустила код активации вируса. Так я это понимаю.

— Ты в это веришь?

— Пока — это версия. Но из нее вытекает, что Доктор Смерть — гений. И, увы, он не работает на нас. Это наша ошибка, и ее нужно срочно исправить.

В трубке тяжело засопели. Миллер удовлетворенно усмехнулся.

— Думаю, нам надо собраться всем в месте и поговорить, Руди.

— Будем рвать на себе одежды и посыпать головы пеплом, да?

Миллер отодвинул ладонь, открыв первые строчки тайнописи.

— Можешь делать, что тебе заблагорассудится, Руди. Я тебя пойму. Дело в том, что я получили новое послание от этого ублюдка.

— Очень мило! И кто на этот раз в списке?

Миллер

помедлил с ответом. И не потому что хотел помотать нервы абоненту. Нет, он искренне верил, что произнесенное вслух слово становится необратимым действием. Поэтому медлил.

— Арни, ты там не уснул?

— Нет. И вряд ли теперь усну. В списке вся наша кампания, включая тебя, Руди. Все постоянные члены Клуба. Такие вот дела… Если тебе станет от этого легче, я значусь под первым номером.

— Какой срок? — нервно каркнул Руди.

— Не позднее двадцати восьми дней с момента получения письма. Время работает против нас. Поэтому — завтра утром у седьмой лунки, Руди.

В трубке разразилась такая глубокая тишина, что Миллер счел возможным осторожно опустить трубку на рычаг.

Красная лампочка на панели, мигнув, погасла. На том конце линии тоже положили трубку.

Миллер откинулся в кресле.

«Пусть теперь Руди узнает, что такое бессонница. И как каменеет рука, когда тянешься к трубке».

Большой дом был погружен в глубокий сон.

Миллер сидел в кресле, закрыв ладонью глаза. Как всякий старый человек, он давно свыкся с неизбежностью смерти. Но лишь сейчас он понял, как же мучительно ее ждать.

* * *

Обратный отсчет

Сан-Диего

Весна 1978 года

Университетский кампус жил ожиданием летних каникул. На зеленых лужайках под тенью цветущих магнолий, как цыгане не привале, расположились кучки студентов.

По дорожке мимо окна кабинета прошла молоденькая студенточка. На загорелом плече красовалась разлапистая полинезийская татуировка.

«Входим в эпоху неоязычества? Забавно. Жаль, что уже не могу соответствовать», — улыбнулся Арон Миллер, провожая взглядом попку, туго обтянутую джинсами.

Чтобы не отвлекаться на соблазны за окном, он плотно закрыл жалюзи.

Сбросил пиджак на спинку кресла, отстегнул цветастую бабочку, распахнул ворот рубашки. Подошел к книжному шкафу, критически осмотрел свое отражение в темном стекле. Подумав немного, взъерошил остатки кучерявой растительности, облепившей большую лысину. Придал лицу добродушное выражение. Старательно его удерживал, критически осматривая себя. После недолгих колебаний решился добавить последний штрих. Расстегнул одну пуговку рубашки на объемном животе.

И остался доволен. Теперь он выглядел добродушным дядюшкой, беззаботным баловнем судьбы, щедро и бестолково одаривающих многочисленных молодых родственников. И ничего не требующего взамен, кроме радостных улыбок и прощения чудаковатых манер.

Он развернулся и критическим взглядом окинул кабинет. И тоже остался доволен увиденным. Полный контраст с его внешностью. Типичный бункер ученого мужа, успешно держащего оборону от настырных молодых коллег. Много полированного красного дерева, золотых переплетов и дорогих офортов. И главное — чрезмерное для здравого смысла число дипломов и сертификатов в рамках.