Летающий пролетарий
Шрифт:
белых
– последний поединок. Невероятная битва!
Ни одного громыханийка!! Ни ядер,
ни пуль не вижу мимо я только
винтов
взбешенная механика, только
одни
лучи да химия. Гнались,
увлекались ловом, и вдруг
поворачивали
назад. Свисали руки,
а на лице
лиловом вылезшие
остекленелые глаза. Эскадрильи,
атакующие,
тучи рыли. Прожектор
глаз
открывает
никаких эскадрилий. Лишь падают
вниз
обломки и угли. Иногда,
невидимые,
башня с башнею сходились,
и тогда
громыхало одно это. По старинке
дрались
врукопашную два
в абордаже
воздушные дредноута. Один разбит,
и сразу
идиллия: беззащитных,
как щенят, в ангары
поломанные
дредноуты вводили, здесь же
в воздухе
клепая и чиня. Четырежды
ночью,
от звезд рябой, сменились
дней глади, но все
растет,
расширяется бой, звереет
со дня на день. В бою
умирали
пятые сутки. Враг
отошел на миг. А после
тысяча
ясно видимых и жутких машин
пошла напрямик. В атаку!
В лучи!!
Не свернули лета. В газ!!!
И газ не мутит. Неуязвимые,
прут без пилотов. Все
метут
на пути.
* * *
Гнут.
Командав нахмурился.
Кажется - крышка! Бросится наш,
винтами взмашет и падает
мухой,
сложивши крылышки. Нашим - плохо.
Отходят наши. Работа
чистая.
Сброшена тонна. Ни увечий,
ни боли,
ни раны... И город
сметен
без всякого стона тонной
удушливой
газовой дряни. Десятки
столиц
невидимый выел никого,
ничего не щадящий газ. К самой
к Москве
машины передовые прут,
как на парад,
как на показ... Уже
надеющихся
звали вралями. Но летчики,
долг выполняя свой, аэропланными
кольцами
спиралями сгрудились
по-над самой Москвой. Расплывшись
во все
небесное лоно, во весь
непреклонный
машинный дух, враг летел,
наступал неуклонно. Уже
в четырех километрах,
в двух... Вспыхивали
в черных рамках известия
неизбежной ясности. Радио
громко трубило:
– Революция в опасности! Скрежещущие звуки корежили
и спокойное лицо,это
завинчивала люки Москва
подвальных жильцов. Сверху
видно:
мура так толпятся;
а
да - на Урал. Прихватывают
жен и детей. Растут,
размножаются
в небесном ситце надвигающиеся
машины-горошины. Сейчас закидают!
Сейчас разразится! Сейчас
газобомбы
обрушатся брошенные. Ну что ж,
приготовимся
к смерти душной. Нам ли
клониться,
пощаду моля? Напрягшись
всей
силищей воздушной, примолкла
Советская Земля.
Победа.
И вдруг...
не верится!
будто
кто-то машины
вражьи
дернул разом. На удивленье
полувылезшим
нашим пилотам, те скривились
и грохнулись
наземь. Не смея радоваться
не подвох ли? снизились, может,
землею шествуют? моторы
затараторили,
заохали, ринулись
к месту происшествия. Снизились,
к земле приникли... В яме,
упавшими развороченной,обломки
алюминия,
никеля... Без подвохов.
Так. Точно. Летчики вылезли.
Лбы-складки. Тысяча вопросов.
Ответ
нем. И лишь
под утро
радио-разгадка: - Нью-Йорк.
Всем!
Всем!
Всем!
Радио.
Рабочих,
крестьян
и летные кадры приветствуют
летчики
первой эскадры. Пусть
разиллюминуют Москву
в миллион свечей. С этой минуты
навек минуют войны.
Мы
эскадра москвичей прорвались.
Нас
не видели. Под водой
до Америки рейс. Взлетели.
Ночью
громкоговорители поставили.
И забасили
на Нью-Йорк, на весь. "Рабочие!
Товарищи и братья! Скоро ль
наций
дурман развеется?! За какие серебреники,
по какой плате вы предаете
нас, европейцев? Сегодня
натравливают:
– Идите! Европу
окутайте
в газовый мор! А завтра
возвратится победитель, чтоб здесь
на вас
навьючить ярмо. Что вам
жизнь
буржуями дарена? Жмут
из вас
то кровь,
то пот. Спаяйтесь
с нами
в одну солидарность. В одну коммуну
без рабов,
без господ!" Полицейские
за лисой лиса на аэросипедах...
Прожектора полоса... Напрасно!
Качаясь мерно, громкоговорители
раздували голоса лучших
ораторов Коминтерна. Ничего!
Ни связать,
ни забрать его радио. Видим,