«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Лазарев Олег Васильевич

Понимая, в каком состоянии он находится, я не подал вида, что крайне недоволен его действиями, и спокойно сказал: «Никифоров, пo технике пилотирования у меня замечаний нет – летаете нормально. Необходимо только на земле до автоматизма отработать порядок действий при запуске двигателей в воздухе. Зачет по знанию приму лично сам после вашей готовности к нему». Через несколько дней он прошел проверку готовности к полету и вылетел на самолете Як-27Р. Прошел примерно месяц. За это время Никифоров закончил программу переучивания на Як-27, привык к новому самолету, и, кажется, он стал ему больше нравиться, чем Ил-28Р.

Теперь Никифоров стал посматривать свысока на тех летчиков, которые еще не приступили к полетам

на нем. Как-то в столовой я стал невольным свидетелем его разговора с летчиком Топоровым. Никифоров сидел за соседним столом спиной ко мне и меня не видел. Топоров еще не приступил к вывозным полетам на Як-25. О чем они говорили до моего прихода, я не знаю, но спустя какое-то время громко говоривший Никифоров, улыбаясь, сказал: «Ну ты, молоковоз, что рыпаешься на своем тихоходе, сидел бы уж и помалкивал». Видя, что Топоров смотрит куда-то в сторону, он обернулся и, заметив меня, нисколько не смутившись, выпалил: «Это, товарищ командир, я говорю Топорову, что Як-27 – это самолет, не то что Ил-28. Бревно по сравнению с «яком».

По мере освоения Як-27Р летчики предпочитали летать на новом типе, особенно молодые. Во второй половине 1961 года полк полностью переучился на Як-27Р. В тот период переход на новые типы самолетов осуществлялся во многих частях ВВС. В ходе переучивания я обратил внимание, что большинство летчиков выполняли посадки грубо, с «плюхом». При этом были возможны поломки шасси. Приходилось удивляться, что они не ломались. Смотреть на это было неприятно. Однако многие летные командиры не видели в этом ничего странного и считали, что для скоростных самолетов это вполне нормальное явление.

Начальник боевой подготовки армии генерал Ивлев утверждал, что именно такой профиль посадки является наиболее правильным. Когда я обратил на это его внимание, он сослался на истребителей: они все так сажают, и нам надо так сажать. Я же доказывал, что мы сажаем самолеты правильно. При этом нагрузка на шасси будет меньше, и самолеты прослужат больший срок. Он настойчиво предлагал изменить профиль посадки, но я отмалчивался и ничего менять не стал. То же самое предлагал и инспектор ВА по технике пилотирования Диденко. О наших разногласиях стало известно командующему ВА генералу Концевому. Он видел посадки наших летчиков на Як-27Р и не видел в этом ничего опасного. «Летайте, как летаете», – заявил он.

Неизвестно, сколько бы мне еще морочили голову, если бы в полк не прибыл полковник Кабрелев – летчик, испытывавший Як-27Р. В полк он прибыл неожиданно и сразу на полеты. Представившись, сказал, что приехал по запросу Управления боевой подготовки BBС, посмотреть, как мы летаем, и заодно показать заход на Як-27Р на посадку на одном двигателе. После недельного пребывания в полку, уже перед отъездом, он разоткровенничался и сообщил мне о настоящей цели своего приезда. Направили его к нам по просьбе наших армейских летных руководителей, сомневавшихся в правильности посадочного профиля нового самолета.

Он должен был посмотреть, как мы летаем, и, если посчитает нужным, обучить правильной посадке. От полетов он отказался, заявив, что учить нас нечему. Мы все делаем правильно. Профиль посадки должен быть именно таким. Об этом он доложит нашему командующему. Мне было приятно слышать такой отзыв. Об этом я сообщил своим заместителям и всем комэскам, чтобы развеять у них сомнения. После отъезда Кабрелева командующий, встретив меня в штабе, сказал: «Полковник, который был у вас из Москвы, хвалил ваших летчиков. Ему понравилось, как они летают на «двадцать седьмых». Сказал, что доложит об этом в Москве». Впоследствии ни Ивлев, ни Диденко больше не донимали меня. А позже и сам Диденко стал сажать этот самолет с плавным подводом и мягкой бархатной посадкой. Переучивание прошло у нас без летных происшествий и предпосылок к ним.

Через год был единственный случай самопроизвольной

остановки двигателя в воздухе. Произошел он у командира звена Минеева во время облета самолета после регламентных работ на высоте 4500 метров. Полетами в этот день руководил я. По рации услышал его доклад об остановке двигателей и о том, что запустить его не удается. Я предположил, что он держит слишком большую скорость в режиме планирования, при которой в двигателях происходит срыв пламени. Понимая, что летчик находится в состоянии стресса, я предложил ему успокоиться и снизить скорость до рекомендуемой для запуска на данной высоте. Через несколько секунд он передал: один двигатель вышел на обороты. Через некоторое время он сумел запустить и второй.

Причины остановки двигателей я уже не помню, но, кажется, это произошло вследствие срыва пламени, вызванного неблагоприятным для двигателей режимом пилотирования. Такие случаи на реактивных самолетах наблюдались неоднократно. Минеев был хорошим летчиком и скромным человеком. За успехи в боевой подготовке звена и личные высокие показатели в работе был представлен мною к ордену Красной Звезды, которым вскоре и был награжден.

Примерно в это же время мы получили распоряжение переучить на «яки» польских летчиков, примерно эскадрилью. Группу возглавлял инспектор-летчик по технике пилотирования подполковник Островский. Он привык летать на тяжелых машинах и вывозные полеты на Як-25 переносил тяжеловато, а в первом его вообще стошнило. Поэтому особого рвения к этому делу он не проявлял. С наступлением рождественских праздников он попросил меня отпустить всю группу на неделю домой для празднования Рождества Христова. Об их просьбе я доложил командующему ВА. Концевой сказал так: «Если летать не хотят, пусть празднуют». Вместо недели поляки отсутствовали две. Среди вернувшихся не было Островского. Видимо, не пожелал летать на новом самолете. Остальные летчики переучились нормально. Только у поручика Михта случилась неприятность: после отрыва тормозного парашюта его самолет выкатился за ВПП, где на мягком грунте увяз колесами по ступицы. Самолет не пострадал. Его трактором вытащили на полосу, но Михта переживал, ибо произошло это только с ним. Мы успокоили парня, и вскоре все забылось. Во время переучивания погода стояла неустойчивая: часто проходили холодные фронты с обычными снежными зарядами. Полеты с поляками в этот момент приходилось прекращать и заниматься своими по варианту сложных метеоусловий.

Самолет Як-27Р оборудования для посадки в СМУ, подобного системе «Плот», стоявшей на Ил-28, не имел. Летчики пользовались более упрощенной, но менее надежной РСП-4, применявшейся истребителями. Я отлично знал уровень подготовки наших летчиков в СМУ и их умение летать в них. Именно поэтому смело и уверенно принимал решение на выпуск в полет тех, в ком был уверен. В ВА наш полк был самым подготовленным для полетов в СМУ, и ее руководство нисколько не сомневалось в благополучном исходе таких полетов.

Нe раз случалось так, что, прежде чем разрешить полеты в СМУ какому-нибудь из полков истребителей в случае каких-то сомнений в погоде, предпочтение в точности информации отдавалось нам. Там знали – наши разведчики доложат истинные данные без искажений. Как-то в конце лета 1961 года замкомандующего генерал Ивлев приказал мне лично подняться ночью в воздух и определить возможность полетов в районе аэродромов Жагань и Шпротава. Сам он в это время находился на КП ВА в Легнице. Информацию, которую я давал, слышали одновременно оба командира истребительных дивизий, базировавшихся на этих аэродромах. Погода в ту ночь была неустойчивой. Истребителям необходимо было подтвердить летный класс, и они очень хотели использовать подходящие метеоусловия. Однако Ивлев был больше обеспокоен безопасностью полетов и сомневался в возможности нормального выполнения полетов в таких условиях.