Летчик. Фронтовая «Ведьма»
Шрифт:
— Женя, а зачем это? Ведь всё сделала ты.
— Какая же ты, дубина непонятливая. За раскрытие врагов тебя наградят, но не в этом дело. Помнишь, что ты в ОСНАЗ хочешь попасть? А за меня не переживай, я свои ордена в небе заслужу.
Но поехали мы всё-таки на полуторке. Там место в кузове больше, связанных пленников удобней Семёну под контролем держать, а то он совсем бледный. Виллис я привязал тросом к полуторке, а сам сел за руль отечественного грузовика. Ну и телега! Вот таким караваном мы пылили в обратную сторону. Скорость была черепашьей. Но через два часа наших мук, и на счастье Семёна Крапова, рана то у него нешуточная.
Два часа, целых два часа меня мучил вопросами наш особист. Я даже браунинг успел почистить, конечно, с разрешения майора Гарина Сергея Петровича.
— Женя, признайся, ведь это всё твои проделки. Чего ты отнекиваешься? — в который раз приставал наш особист, — недоверчивый какой, как клещ пристал.
— Сергей Петрович, я уже устала вам говорить. Это Семён Крапов удалец-молодец. Он заподозрил неладное, но его ранили, а он командовал что и как мне делать. Так и укажите в протоколе. Я же девушка, создание хрупкое и мечтательное. В моей голове только песни про любовь могут задерживаться. У меня сплошная романтика в мозгах. Вы же знаете. Песни вот про любовь и пою, — но Гарин моим словам верить не хочет, вот и спрашивает в который раз.
— Знаю я какие ты песни поёшь. Мне замполит в который раз докладные на стол кладёт, — ворчит особист, разглядывая и крутя в руках «люгер».
Один из трофейных пистолетов я подогнал Гарину, пусть радуется, а второй уже отдал старшине. Вот насчёт докладных замполита, это Сергей Петрович, о песне из репертуара Высоцкого «Тот который не стрелял». Спел я тут как-то вечерком, всем понравилось, кроме капитана Зузина. Вот же дятел политически развитый, стучит и стучит. При чём ведь не на меня одну, на всех стучит.
— Ладно. Напишу в протоколе про твоего сержанта. А то вон ты у меня весь стол изгваздала своими железками. Я же понимаю, что ты хочешь помочь Крапову, — сдался наконец Гарин.
— Не железки вовсе, а моё личное оружие, которое требуется содержать в боевом состоянии.
— Твоё личное оружие ТТ, который ты, кстати, хранишь в тумбочке.
— Сергей Петрович! И не стыдно вам шариться по тумбочке девушки? А вдруг я там дневник личный храню, в котором отражаю все тайны моей души? Мечтаю о любви и желательно с генералом.
— Болтушка. Да не лазаю я по твоим тумбочкам. Ты мне сама говорила, что хранишь ТТ в вещмешке в тумбочке. А дневники на фронте запрещены. Ты Красько, как комары. Никакого спасу от тебя нет. Кого угодно замучаешь. Вон Злобин, чешет как по писанному. Чем ты его так напугала? Заговорила разговорами?
— Не пугала я его вовсе. Просто обратилась к его совести, он и откликнулся. Разбудила в нём любовь к Родине. Может он не совсем пропащий?
— Ага, к совести она обратилась, с колышком в руках. Всё хватит. Устал я от тебя. Иди в столовую, там тебя заждались твои подруги.
И я потопал в столовую. Пленных раненых обработала наша капитанша, так что никто из них «дуба не даст». Семёна положили в палатке нашей санчасти. Так и закончился этот непростой день.
Глава 3
Июнь, 1943 год. Южный фронт. Поездка в Москву. Евгения Красько
Прошло пять дней с того случая, когда мы с сержантом Краповым поймали
Сегодня вечером в столовой девичник, после ужина. У нашего шеф-повара Клавдии Олеговны Борщовой, день рождения, исполняется 48 лет. Я её так и зову «ШЕФ». Она сначала возмущалась, а потом, когда я объяснил, что такое шеф-повар, привыкла. Сегодня я с гитарой, по просьбе девочек пою песни. Как обычно заказывают «Тёмную ночь». А ещё девушкам понравились песни из репертуара Анны Герман из моего времени, «А он мне нравится», «Эхо любви». Особенно девочкам понравилась песня «Сады цветут». Кто-то спросит почему я знаю эти песни? Ответ простой. В прошлой жизни моей маме нравились романсы и Анна Герман. Я часто пел для матери. Местным женщинам понравилась и песня «Берега», которую здесь я пел достаточно часто. Видимо такие песни здесь и в это время вписывались хорошо. Я себя не очень хорошо чувствовал среди женщин поначалу, а сейчас стал привыкать. Хотя любил и с ребятами посидеть поговорить за жизнь.
Следующий день начинался как обычно. Я после пробежки и зарядки отправился на завтрак. За завтраком лётчики много шутили. На сегодня вылеты предстояли только с целью разведки, я же предполагал, что меня опять пошлют куда-то на «Шторхе». На У-2 последнее время летали Лида или Ольга. В столовой присутствовал Гладышев и я ему решился задать вопрос.
— Иван Васильевич, разрешите вопрос? — полковник не возражал, когда в столовой или наедине его называли по имени отчеству.
— Какая неугомонная. Поесть спокойно не даст. Ну, спрашивай, — разрешил комполка.
— Почему нас не пускаю на свободную охоту?
— Скажи, Женя, тебе явно неймётся? Не можешь ты усидеть на месте спокойно. Вылеты на охоту запрещены командованием. Но атаковать аэродромы противника группой нам не запрещают. Есть данные по площадкам немцев, но они все далеко от линии фронта. Всё и всем скажу сегодня. А сейчас не мешай личному составу принимать пищу.
Минут через двадцать командир построил полк. Зам командира, майор Жаров Леонид Петрович, скомандовал «смирно» и доложил о построении.
— Гвардии лейтенант Евгения Ивановна Красько, выйти из строя, — приказал Гладышев.
Я выполнил приказание и строевым шагом подошёл к командиру.
— Приказом Военного Совета Южного фронта от 24 июня 1943 года, за боевые заслуги, гвардии лейтенанту Евгении Ивановне Красько присвоено внеочередное звание гвардии старший лейтенант, — и Гладышев поздравил меня, но не отпустил в строй.
Я стоял и думал, что командир ещё что-то припас, раз не отправил в строй.
— Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 июня 1943 года, за боевые заслуги по защите нашей Родины, гвардии старшему лейтенанту Красько Евгении Ивановне, присваивается звание «Героя Советского Союза», с вручением медали «Герой Советского Союза» и вручением ордена «Ленина».