Лети, светлячок
Шрифт:
– Об этом тебе следовало раньше подумать. – Мягкость, с которой он произнес эти слова, ни на каплю не смягчила их сути.
Джордж прав. Я прекрасно изучила мир журналистики и, что еще хуже, телевидения. С глаз долой – из сердца вон, и после того, что я сделала, пути обратно для меня нет.
Так почему же в июне я этого не поняла?
Я поняла.
Наверняка поняла. И все равно выбрала Кейт.
– Джордж, найди мне работу. Умоляю. – Я отвернулась, чтобы он не заметил, чего мне стоят эти слова. Я никогда никого не умоляю, такого ни разу не случалось. Разве что молила
Быстро, не глядя ни на кого, выбивая каблуками дробь по мраморному полу, я прошагала по белым коридорам к выходу. На улице светило солнце – ярко, даже глаза заболели. На лбу выступил едкий пот.
Ничего, справлюсь.
Справлюсь.
Да, я потерпела поражение, но я боец – это у меня в крови.
Я махнула водителю и села в машину, благодарная тому, кто придумал оформить салон в темных, приглушенных тонах.
Головная боль нарастала.
– Теперь в Беверли-Хиллз, мэм?
Джонни и дети – надо бы их навестить. Поделюсь с Джонни своими невзгодами, а он пускай убеждает меня, что все будет хорошо.
Нет, нельзя. Я сгорала от стыда, и гордость мешала мне попросить о помощи.
Я надела темные очки.
– Нет, в аэропорт.
– Но…
– В аэропорт.
– Хорошо, мэм.
Я сдерживалась изо всех сил, каждую секунду. Закрыв глаза, я беззвучно твердила себе: ты выдержишь. Снова и снова.
И впервые в жизни сама в это не верила. Внутри у меня бешено плясали паника, страх, гнев и тоска. Они переполняли мою душу и рвались наружу. В самолете я дважды начинала рыдать и, силясь унять слезы, зажимала рот рукой.
Когда самолет приземлился, я вышла из него, будто зомби, спрятав покрасневшие глаза за темными стеклами очков. Я всегда гордилась своим профессионализмом, а о моей выносливости ходят легенды – так я уговаривала себя и отгоняла ощущение собственной хрупкости.
Зрителей своего ток-шоу я убеждала в том, что в жизни можно получить все и сразу. Я советовала просить о помощи, уделять время себе, выяснять, чего же хочется тебе самому. Любить себя. И отдавать свою любовь другим.
На самом же деле я не знаю, возможно ли получить все и сразу. У меня самой, кроме карьеры, ничего и не было. Впрочем, еще у меня были Кейт и ее семья. Тогда этого казалось достаточно, но сейчас жизнь опустела.
Когда я вышла из машины, меня колотила дрожь. Самообладание сделало ручкой и покинуло меня.
Я открыла дверь и вошла в вестибюль.
Сердце тяжело стучало, дыхание сбивалось. Окружающие смотрели на меня. Они знали – от меня жди беды.
Кто-то тронул меня за руку, и от неожиданности я едва не упала.
– Мисс Харт? – Это был консьерж, Стэнли. – Вам плохо?
Я слабо тряхнула головой, пытаясь привести себя в чувство. Надо, чтобы Стэнли отогнал на парковку мою машину, но я какая-то… словно оголенный электрический провод, а смеюсь неестественно громко и напряженно. Я даже сама это понимаю. Стэнли нахмурился:
– Мисс Харт, помочь вам домой подняться?
Домой.
– Мисс Харт, вы плачете, – сочувственно проговорил он.
Я посмотрела на Стэнли. Сердце колотилось с такой силой, что в голове шумело и дыхание перехватывало. Что же со мной творится?
– Помогите… – прохрипела я, потянувшись к Стэнли, и в следующий миг рухнула на холодный бетонный пол.
– Мисс Харт?
Открыв глаза, я поняла, что лежу на больничной койке. Рядом со мной высокий мужчина в белом халате. Вид у него слегка неряшливый, волосы чуть длинноваты для нашего прагматичного времени, лицо вылеплено грубовато, а нос с горбинкой, кожа цвета кофе со сливками. Не исключено, что корни у него гавайские, или азиатские, или африканские. С ходу не определить, но на запястьях татуировки – явно племенные.
– Я доктор Грант. Вы в приемном отделении. Что произошло, помните?
К сожалению, я помнила все – амнезия сейчас была бы лучшим подарком. Но признаваться в этом теперь, особенно незнакомому мужчине, который смотрит на меня как на ущербную…
– Помню, – коротко ответила я.
– Хорошо, – он взглянул в блокнот, – Таллула…
Значит, он даже не знает, кто я. Печально.
– Когда меня выпишут? Сердце у меня уже работает как полагается.
Мне хотелось сделать вид, будто никакого сердечного приступа даже не было, и вернуться домой. Мне всего сорок шесть. С какой стати у меня вдруг сердечный приступ?
Врач водрузил на нос нелепые старомодные очки.
– Ну что ж, Таллула…
– Талли. Только моя умственно отсталая мать зовет меня Таллулой.
Врач серьезно посмотрел на меня:
– У вас умственно отсталая мать?
– Я шучу.
Похоже, мое чувство юмора его не впечатлило. Не иначе, в его мире все сами выращивают себе еду, а перед сном читают труды по философии. Для моего мира он такое же инородное тело, как и я – для его мира.
– Ясно. Ну что ж, случившееся с вами не похоже на сердечный приступ.
– Может, инсульт?
– Сходные симптомы бывают при панических атаках…
Я выпрямилась:
– Нет уж. Никакая это не паническая атака.
– Перед панической атакой вы принимали какие-то препараты?
– Да не было у меня панической атаки! И препаратов я никаких тоже не принимала. Я что, на наркоманку похожа?
Врач явно не знал, как со мной поступить.
– Я позволил себе проконсультироваться с коллегой… – Не успел он договорить, как дверь открылась и в палату вошла доктор Харриет Блум. Высокая и худая, она кажется суровой, пока не посмотришь ей в глаза. С Харриет, известным психиатром, я познакомилась много лет назад и неоднократно приглашала ее к себе на ток-шоу. Увидев знакомое лицо, я обрадовалась:
– Слава богу, Харриет!
– Привет, Талли. Хорошо, что я как раз на дежурстве была. – Харриет улыбнулась мне и посмотрела на врача: – Как тут наша пациентка, Десмонд?
– Паническая атака ее не устраивает. Предпочитает инфаркт.
– Харриет, вызови мне такси, – попросила я, – пора мне сваливать отсюда.
– Доктор Блум дипломированный психиатр высшей категории, – сказал Десмонд, – а не секретарь на телефоне.
Харриет виновато улыбнулась:
– Дес телевизор не смотрит. Он бы и Опру не узнал.