Летний остров
Шрифт:
Этого следовало ожидать!
– Значит, я нужна им только потому, что я ее дочь.
– А тебе не все равно?
– Все равно.
Руби сказала правду. Ей было все равно, почему ее пригласил Джо Кокран, главное, что пригласил. Это ее шанс. Наконец-то ее покажут по национальному телевидению – после нескольких лет ожидания и бесчисленных прослушиваний в прокуренных залах заштатных городишек, которых она даже по названиям не помнила!
Она поблагодарила Вэла и повесила трубку. Сердце билось настолько сильно, что кружилась голова. Даже пустая комната и та, казалось, стала уютнее. Впрочем, она здесь долго не задержится. В передаче она будет
Руби бросилась в спальню и распахнула дверцы гардероба. Вся ее одежда была черного цвета, а купить что-то новое не представлялось возможным. Потом она вспомнила про черный кашемировый свитер с треугольным вырезом. Она получила его к позапрошлому Рождеству от матери, хотя посылка пришла через Кэролайн. Обычно Руби возвращала все подарки матери нераспечатанными, но этот свитер ее соблазнил. Едва прикоснувшись к прекрасной мягкой ткани, она поняла, что не может отослать его обратно.
Сняв свитер с плечиков, Руби бросила его на кровать. Завтра она наденет его с черной кожаной мини-юбкой и черными колготками. Наряд оживит ожерелье. Получится образ стильной и ироничной женщины, прямо как Джанин Гарофало [6] .
6
Актриса.
Выбрав одежду, Руби пинком захлопнула дверь спальни. На обратной стороне висело длинное зеркало в полосатой, черной с золотом, пластиковой раме.
Трудно отнестись к себе серьезно, если ты одета в старый отцовский спортивный костюм и красные шерстяные гольфы. Черные волосы Руби еще вчера слиплись от пота, в результате получилась прическа под панка. На лице после долгого сна остались морщины, размазанная тушь образовала вокруг глаз темные круги.
Руби схватила щетку для волос и поднесла к губам наподобие микрофона.
– Привет, я Руби Бридж. Вам наверняка знакома моя фамилия. Да-да, вы не ошиблись, я дочь Норы Бридж, духовного гуру средних слоев населения Америки.
Представив, как будет выглядеть завтра в плотно облегающей черной одежде, с кричащим безвкусным ожерельем на шее, с черным макияжем и волосами, подкрашенными голубой краской, Руби картинно подбоченилась.
– Посмотрите на меня и подумайте: разве такая женщина может учить вас воспитывать детей? Это как в рекламных роликах, где знаменитости объясняют, что вы должны стать для ребенка наставником. И кого же Голливуд выбирает в советчики?
Кучку изможденных девиц, алкоголиков, наркоманов, меняющих мужей и жен как перчатки! Людей, которые не проводят со своими детьми и десяти минут в год! И они учат вас, каким должен быть родитель? Это все равно что…
Телефон снова зазвонил. Чертыхнувшись, Руби побежала в гостиную и выдернула вилку из розетки. В ближайшие сутки никто не должен ей мешать. Нужно подготовиться к передаче, все остальное сейчас не важно.
Подобно всем большим городам, Сан-Франциско по ночам выглядел великолепно. Центр города, сияющий разноцветными огнями, походил на сад неоновых скульптур, разбитый в бухте.
Дин Слоун посмотрел на окно во всю стену, обрамляющее панорамный вид. К сожалению, он не мог встать со своего места – как всегда, он находился в плену хороших манер.
В пышно украшенном аляповатой позолотой бальном зале особняка на Рашсн-Хилл стояло около дюжины столиков, накрытых блестящими золотистыми скатертями и поверх
Его спутница, бледная утонченная женщина по имени Сара Брайтмон-Эджингтон, провела рукой по его бедру, и Дин понял, что слишком долго молчит. С хорошо отработанной непринужденностью он повернулся к ней и улыбнулся той самой улыбкой, которая была многократно описана в местной светской хронике.
– Очень прочувствованно сказано, не правда ли? – тихо спросила Сара и поднесла к губам фужер с шампанским.
Дин не сразу уразумел, о чем она говорит, но, быстро обведя взглядом зал, понял. У рояля «Стейнвей» стояла пожилая дама в голубом платье, покрой которого отличался обманчивой простотой. Судя но всему, она только что поэтично распространялась насчет оперы и заранее поблагодарила гостей за щедрые пожертвования. Больше всего на свете богачи любят притворяться щедрыми.
Дин понял, что это сигнал к окончанию вечера. Конечно, будут еще танцы, немного серьезных разговоров и еще более серьезных сплетен, но вскоре можно будет уйти, и это не покажется невежливым.
Послышались негромкие аплодисменты, затем шум отодвигаемых стульев. Дин взял Сару за руку, и они влились в шелестящую толпу. Оркестр заиграл нежную романтическую мелодию, смутно знакомую. Выйдя на площадку для танцев, Дин привлек Сару к себе, положил руки на ее обнаженную спину и почувствовал, как она затрепетала от его прикосновения. Вокруг них кружились другие пары, над головой, мерцая словно звезды, светились тысячи маленьких лампочек. В воздухе витал едва уловимый сладковатый запах роз.
Или это был запах денег?
Дин посмотрел на обращенное к нему лицо Сары и впервые заметил, какие у нее красивые серые глаза. Не задумываясь, он немного наклонил голову и поцеловал ее в губы, ощутив привкус шампанского. Этот поцелуй сказал ему, чем может закончиться ночь, – Сара явно его хочет. При желании он мог бы взять ее за руку, увести из зала, отвезти к себе домой и уложить в постель. После этого он, возможно, позвонил бы ей, и они бы еще несколько раз занимались любовью. А затем он все равно забыл бы ее. Из-за известной склонности Дина к быстротечным романам один местный журнал в прошлом году назвал его самым капризным холостяком Сан-Франциско. И это была правда: в его постели побывали десятки красивейших женщин города.
Но репортер не знал и даже представить себе не мог, насколько Дин устал от всего этого. Ему не исполнилось и двадцати девяти, а он чувствовал себя стариком. Он устал от денег, от власти, от одноразовых любовниц, которые становятся податливыми, словно сырая глина, едва услышав его фамилию. Вот уже больше года, как Дин чувствовал, что в его жизни что-то не так. В ней чего-то недостает.
Поначалу он решил, что ему не хватает деловых проблем, и снова с головой окунулся в работу, вкалывая по восемьдесят часов в неделю в фирме «Харкорт и сыновья». Но добился он только того, что заработал еще больше денег, а непонятная ноющая боль стала сильнее.