Летняя гроза
Шрифт:
Сью стала серьезной.
– Я хотела попросить об одной услуге.
– Давай, давай.
– Насчет этих девочек…
– Ну, что такое?
– Вы уволили Салли Филд.
– Да, и что?
– Ей очень трудно живется. Вы не могли бы уволить лучше меня?
Мортимер Мейсон забыл о жаре, хотя и хватал ртом воздух.
– Что?
– Уволить меня.
– Тебя?
– Да.
– Ты рехнулась!
– Нет, папочка, пожалуйста!
– Ты ее любишь?
– Не особенно. Я ее жалею.
– Ну и ладно.
– Папочка, у
– Ты мне нужна в этом шоу.
– Ах, Господи, какая разница!
– Такая. В тебе есть… – он пошевелил пальцами, – что-то эдакое. Как в матери. Ты знаешь, я был вторым jeun premier [6] , когда она только начинала…
– Да, вы говорили. Теперь из вас вышли бы сразу два. Ну как, уволите?
Мортимер Мейсон подумал.
– Что с тобой поделаешь! – сказал он в конце концов. – Не уволю, уйдешь сама. Я тебя знаю. Ты удалая девица, Сью. И мать была такой. А как ты будешь жить? Помочь тебе? Я бы побегал, поспрашивал.
6
Герой-любовник (фр.).
– Куда вам, папочка! Вот если бы вы вставали в шесть часов и делали гимнастику…
– Молчи, а то прибью!
– Ну хорошо. Спасибо вам, не надо. У вас хватает забот. Я справлюсь. Главное – Салли, вы ее спасли.
– Зачем ее спасать, она с ритма сбивается!
– Все равно, дело сделано. Пока.
– Не убегай, а?
– Надо. Ронни ждет. Поедем куда-то пить чай. Кажется, на реку. Только подумайте – деревья, вода…
– Дал бы тебе линейкой, – сказал Мейсон. – Но я ведь и сам вылезу из этой турецкой бани. Еду в Блэкпул. Вода, песок…
– …и вы с совочком. Пришлите мне фотографию! Ну, бегу, Ронни там запечется.
2
Запекаться, да еще ждать девушку, которую ты не видел полтора месяца, не так уж приятно, и молодой человек ярко-розового цвета вышел из машины, чтобы постоять хотя бы в относительной тени. Стоял он у входа, под козырьком, читал афиши, печально думая о том, что сегодня едет в Бландинг.
Привратник Мак вылез из своего логова, дыша тем предчувствием радости, которое испытывают верблюды, завидевшие оазис, и театральные швейцары, которые скоро смогут заглянуть за угол, в пивную. Чувством своим он поделился с Ронни.
– Уже скоро, мистер Фиш.
– Э?
– Скоро, говорю.
– А!..
Заметив мрачность собеседника, добрый Мак угадал причину.
– Жарко-то как, мистер Фиш!
– Э?
– Как услышал, так и сказал: «Ну, жуть!»
– О чем?
– Да о вашем кабачке. Это же надо! Прогорели.
– А… – коротко откликнулся Ронни.
У Мака было много хороших свойств, но не деликатность. Он подбадривал бы Наполеона беседой о зимнем спорте в Москве.
– Как вы это затеяли, я и сказал: «Два месяца,
– Семь недель.
– Ну, семь. Я пожарному сказал: «Это тебе не кот начхал, тут мозги нужны». А уж у вас с мистером Кармоди… Вы его не видели?
– Нет. Я был в Биаррице, он – в Шропшире. У моего дяди секретарем.
– А я вот его видал, – сообщил Мак.
Авангард труппы вышел из дверей – жаждущие флейты, две-три скрипки и сердитый гобой. Гобои в неволе дичают.
– Да уж, я его навидался. Все к нам ходил, к мисс Браун. Большие друзья.
– О! – сказал Ронни.
– Как их увижу, так и смеюсь.
– Почему?
– Он-то во-о-он какой, а она – одно слово, фитюлька. Оно всегда так. Вот я – шесть футов, а супруга – чистый кролик. Живем хорошо.
– А! – снова сказал Ронни.
– Цветы-то ваши пришли.
– Э?
– Ну, цветы для мисс Браун. – Мак ткнул пальцем в сторону полки, где стоял большой букет. – Я еще не передал.
Букет был красивый, но Ронни он не понравился. Щеки его стали еще розовей, глаза – остекленели.
– Дайте-ка их мне, Мак, – выговорил он.
– Нате, сэр. Прямо жених! Нет, прямо…
Мысль эта посетила и Ронни. Мимо прошли две девушки, они хихикнули.
– Когда мисс Браун выйдет, скажите, что я – в машине.
– Хорошо, сэр. Скоро нас навестите?
– Вряд ли. Еду в Шропшир.
– Надолго?
– Да.
– Жалко, сэр. Ну, доброго вам пути. Спасибо.
Вцепившись в букет, Ронни подошел к машине. К цветам была привязана карточка. Он прочитал и швырнул цветы на сиденье.
Девушки шли теперь стайками, и Ронни понять не мог, почему в газетах пишут о «красотках из шоу». Наконец появилась та, из-за которой сердце его запрыгало; когда же она побежала к нему – чуть не выскочило изо рта.
– Ронни, миленький!
– Сью!
– Прости, что задержала!
Ронни забыл все, даже то, что ей шлет букеты какой-то мерзавец по имени П. Фробишер Пилбем.
– Понимаешь, заходила к мистеру Мейсону.
– Зачем?
Ронни видел много фильмов и знал, каковы антрепренеры.
– Так, по делу.
– Он тебя звал в ресторан?
– Нет. Он меня уволил.
– Тебя?
– Да, я безработная, – весело сказала Сью.
– Я ему сверну шею!
– Не надо, он не виноват. – Она увидела цветы и радостно взвизгнула: – Это мне?
– Вероятно.
– То есть как?
– Да, тебе.
– Спасибо!
– Ну, садись.
Когда пробка задержала машину, он приступил к делу.
– Да, насчет цветов.
– Прелесть какая!
– Возможно. Я их не посылал.
– Ты их принес, это еще лучше.
– Они вообще не от меня. Какой-то гад, П. Фробишер Пилбем.
Улыбка померкла. Сью знала, как ревнив ее Ронни.
– Да? – растерянно сказала она.
Кожура прохладной сдержанности, годами слагавшаяся в Итоне и Кембридже, с треском лопнула, и миру явился истинный Роналд Овербери Фиш.