Лётные
Шрифт:
Это несправедливое слово обожгло Ивана, как огнем, но он сдержался и промолчал. Егор не унимался и начал прямо ругаться. Между братьями завязалась тяжелая мужицкая ссора. Слово за слово, а потом ссора перешла с драку. Феклиста бросилась-было разнимать братьев, но Иван успел схватить лежавший под лавкой топор и раскроил им череп брательнику.
Дальше все было в каком-то тумане: следствие, суд, потом каторга. Корневский дом одним ударом точно раскололся на-двое: большак Егор убит, меньшак Иван ушел в Сибирь, а Феклиста опять осталась сиротой, и не одна, а с целой оравой ребят.
– -
– - Бог простит, Иванушка... глотая слезы, ответила Феклиста. Она не жаловалась, не плакала, а точно вся застыла.
С тех пор об Иване не было ни слуху ни духу.
VI.
Разговоры тебеньковских баб растревожили Феклисту, и она начала чего-то бояться, хотя сама не знала, чего. Даже работа валилась у нея из рук, а по ночам она тяжело стонала.
Дядя Листар часто возвращался домой поздно ночью и, чтобы не тревожить Феклисты, уходил в старую избу, где раньше по зимам держали телят. Раз, проснувшись ночью, Феклиста услыхала, что в задней избе как будто кто-то потихоньку разговаривает. Она сначала подумала, что это бормочет Листар сам с собой, но потом ее взяло большое сомнение -- пьяный человек, приведет кого-нибудь с собой; пожалуй, еще избу подпалят с пьяных-то глаз.
– - Пьянчугу какого-нибудь привел, кривой пес...-- ругалась Феклиста, направляясь в сени.
Действительно, в задней избе разговаривали двое -- один голос был Лкстаров, а другой... Прислушавшись, Феклиста вся вздрогнула и едва устояла на ногах: она узнала голос Ивана. Да, это был он, Иван... Феклиста несколько раз уходила из сеней в свою избу и пробовала даже уснуть, но тут было не до сна, и она решилась наконец войти к Листару.
– - Ты что это полуночничать-то вздумал?-- сердито заговорила Феклиста, отворяя дверь в заднюю избу.-- Нет тебе, пьянице, дня-то?..
– - Ведь встала-таки, учуяла-таки... а?..-- удивился дядя Дистар, стараясь загородить локтем стоявшую на лавке посудину с водкой.--Ну, чего ты пришла? чего не видала?.. Думаешь, больно испугались?.. Вот сидим и водку пьем... а?.. Шла бы ты лучше, Феклиста, да спала бабьим делом...
– - Не мели, мелево... Здравствуй, родимый,-- поздоровалась она с Иваном Несчастной-Жизни, который сидел у окна.
– - С острову, видно?
– - С острову... лётный,-- глухо ответил Иван и как-то весь побелел, точно его ударило чем прямо в сердце.
– - Дружок мой! обяснял дядя Листар, ожидавший от Феклисты большаго гонения.-- Я сам, Феклиста, опять бродяжить пойду... верно!.. Да ты это что, Иван, помучнел весь?..
– - Так... неможется все... ослабел я...
– - И то от хвори... это бывает.
– - Дальний будешь?-- спрашивала Феклиста, чтобы вывести лётнаго из неловкаго положения.
– - Не так, чтобы очень... а порядочно-таки...-- занялся Иван.
– - Так он тебе и сказал, Феклиста... как же!..-- бормотал дядя Листар, болтая головой.-- Хошь стаканчик колупнуть бы за компанию?
– - Отстань... Не привыкла я зря вино-то изводить, да и
– - Вот и пошла взедаться... Ступай спать, Феклиста, ей-Богу...
Изба была освещена сальным огарком, и в первую минуту Феклиста не могла узнать Ивана и даже подумала, что ей просто "поблазнило" со сна. Но, вглядевшись в сидевшаго у окна лётнаго, она больше не сомневалась -- это был Иван, только такой худой, желтый,-- краше в гроб кладут. На нем был надет подержаный чекмень; на лавке лежала войлочная шляпа, какую носят мужики. У Феклисты весь страх как рукой сняло, когда она увидела Ивана,-- не прежняго молодого Ивана, а вот такого больного и жалкаго. Только одни темные глаза у него светились попрежнему: "ндравный" был человек, "карахтерный".
– - А ты бы, Листар, еще полштофчик выправил...--говорил бродяга, приглядывая пустую посудину к свету.-- Вот и деньги...
– - Но-оо? И то выправлю... Поди, спит Безпалый-то, дьявол, да я у него из горла выну.
Дядя Листар полетел в кабак, как был -- без шапки, на босу ногу и в одной рубахе. В избе несколько времени длилось тяжелое молчание.
– - Узнала?-- первым спросил Иван.
– - Узнала, родимый, по голосу узнала и до смертушки устрашилась, а взглянуть на тебя охота. Ох! Страсть-то какая!.. Да и перед Листаром-то боялась ошибиться, больно уж он на язык-то слаб... Не узнали тебя наши-то... деревенские?
– - Нет, Безпалый маненько вклепался-было, да потом отстал... Да и где узнать: мало ли нашего брата, лётных, в кабаке у него перебывает за лето!
– - Узнают, родимый, безпременно узнают...
– - Ну, и пусть узнают: все мне едино... Убег, и все тут.
Феклиста продолжала смотреть на него пристальным, упорным взглядом и не замечала, как по ея загорелому лицу катились крупныя слезы.
– - Ну, перестань реветь, Феклиста...-- сурово оговорил ее Иван.-- Дело надо говорить... Не прогонишь меня-то?
– - Чего мне тебя гнать-то, Иванушка: сам уйдешь... Не таковское твое дело, чтобы разживаться в деревне-то... Царица небесная, заступница, вот как довелось свидеться-то! То-то у меня все сердечушко истосковалось да исщемилось... бабы все тут болтали про лётных, а на меня тоска напала, страх, сама не своя стала. Вот и теперь... поговорить бы надо, а в голове-то все изменилось...
– - Второй раз я убег с каторги-то...-- говорил Иван, опустив голову.-- В первый-то раз сменялся за пять целковых, ну, да бегать еще не умел -- скоро пымали и опять в острог. Непомнящим сказался... Иван Несчастной-Жизни. До осени проживу на острову, а там видно будет... Трое нас.
– - Слышала, все слышала...
– - Шел сюда, думал, спокой себе найду, а тут другое... Не глянутся мне мужики ваши, Феклиста, сейчас терпят, а чуть что -- в шею... Пожалуй, не зачем было бежать такую даль... Ну, а ты как тут живешь?..
– - Ох, не спрашивай: плохое мое дело, руки не доходят, а помощники-то сами до чужого хлеба. Видел Соньку? Ну, Пимка старше будет года на два, а других ребятишек прихоронила. Ох, плохо, Иванушка, к кому это сиротство привяжется: сиротой выросла, сиротой и помру.