Лето одной жизни
Шрифт:
– Кот пропал, его может найти кто-то из живущих тут. У вас, наверное, нет кота.
– Зато совесть есть, – пишет в ответ.
– А вы не читайте. Берегите совесть.
– А вы не пишите. Уважайте соседей.
Дело закончилось быстро организованным новым чатом для всех, кто нормального человеческого общения не боится, в роли администратора – я. Теперь в нем можно поболтать с соседями – коих лично знаю лишь несколько, по именам.
Здесь больше ста пятидесяти домов. И очень много кошатников. И бродячих бездомных котов несколько.
А бенгалец на следующее утро вернулся к хозяйке, вот радость! Пойду заварю себе мокко по такому случаю.
Укладываю
– Маркиза – поспи тут без меня! Приоткрылся один голубой глаз, зыркнул на меня внимательно, снова закрылся. Делает вид, что спит. Ну и хоть бы так, притворяйся, пока я дома.
Спускаюсь вниз.
ЦВЕТЫ
Каждая глава в книге должна начинаться с правильного слова, или фразы. Так я думала раньше, пока не услышала внутри скребущую под ребрами тоску. Она предвещала слова. Ее-то как раз и нужно уловить, всякий раз садясь за ноутбук. И ни в коем случае не избегать, не пытаться заглушить потоком недозревших преждевременных фраз, подобных кислым яблокам.
В родном поселке иду в магазин купить сверхнужную дребедень: блокнот, какао, которое можно заваривать вместе с кофе. Недавно обнаружила: если заваривать кофе в чашке вместе с «Несквиком», например, и наливать еще молока, получается неожиданное питье. Вкус… нет, не детства, и не питерских кофеен, не домашнего шоколада. Он – об идеале, к которому всегда стремишься, но никогда не обретаешь.
Летом случаются встречи и расставания. Бой-френд, испугавшись моей безработности, тихо испарился между строк ватсапа, телеграмма, вайбера, так и оставшихся без внимания. Я начала поиски заново – заглушить боль расставания можно только начав яркий флирт, свежее знакомство, новый роман.
Дон Алехандро нашелся быстро, на сайте. Мы долго переписывались, перезванивались. И быстро сошлись. Написали вместе молниеносный роман, закончившийся полным крахом. Я помню маленький букет крошечных розовых роз с зеленью на пиафлоре, в корзинке с бантиком. Он подарил мне его по просьбе. Терпеть не могу выпрашивать: букеты, внимание, помощь, любовь… Как будто твоя жизнь не стоит того, чтобы о ней слагали в своем сердце искренние чувства, не выкладывали на полотне жизни мозаику щедрых поступков. Букет стоял долго, подсох, скукожился. Не выбрасывала, пока не съехали из дома очередные арендаторы.
Я сижу на облупленной голубой скамье в одном из дворов среди с детства знакомых пятиэтажек, читаю на «е» Эльчина Сафарли «Туда без обратно». История о русской проститутке в Турции временно успокоила мою внутреннюю тоску. Все женщины хотят любви, однажды и навсегда, все. И я – такая же. Все равно верю. Вопреки случившемуся.
На улице прохладный ветер, смешиваясь с горячим августовским солнцем, приятно шершавит кожу, разбрасывает по лицу малиновые волосы. Еще весной придумала краситься в малиновый. На работе ко мне быстро привыкли, даже перестали подсмеиваться. А в зеркальном отражении я нашла свою потерянную, непрожитую подростковую суть, девушку с угловатыми чертами. Мне нравится теперь, что мы, наконец, с моим подростком, – вместе. Мимо проносятся дети на велосипедах, пожилые пузатые дядечки степенно семенят к своим машинам. Встаю с пригретой историей о проститутке скамьи, иду к тандырной. Мне хочется заесть боль неслучившейся любви – моей и всех женщин этой планеты. Проглотить хотя бы на время,
В тандырной беру творожную ватрушку, хотя знаю, что сладкая булка будет с привкусом мяса – их жарят вместе, в одном масле. Все равно, пусть будет так!
Теперь поднимусь в «Fix Price» за блокнотом: самое время, ведь теперь я могу представить себя на месте героини Эльчина Сафарли, доверявшей собственную жизнь только дневнику. У меня тоже будет такой дневник!
– Дэвушка!.. Дэвушка!..
Останавливаюсь на ступенях. Меня зовут? Оборачиваюсь: за поворотом лестницы мужчина восточной наружности в отвратительно желтой полосатой футболке протягивает мне розу.
– Вазмитэ, эта вам!
– Спасибо! – машинально произношу, забирая цветок.
– Нэ за что! – ускользает вниз по ступеням.
Захожу в «Fix Price» с бордовой розой, завернутой в прозрачную, с белыми рисунками-узорами пленку, розовая лента внизу. Ужасная упаковка, терпеть не могу такие! Вообще крайне редко нравятся цветы в упаковке. И все же, роза: легкий дымчатый аромат, бархатные лепестки, нежность. Что-то происходит на небесах или во Вселенной, решившей меня утешить небольшим подарком. А блокнот-дневник мне больше не нужен. Ведь у меня есть лето!
ВЕЛИК
На деревенских улицах пахнет кисло-сладким сливовым вареньем, зрелыми яблоками и домашними воспоминаниями детства. Когда еще можно было так бесшабашно мчать на велике вдаль, оставляя на обочинах удивленные километры дороги? Мне кажется, даже в детстве не дышалось столь свободно! Даль ширится просторными пожелтевшими полями, кое-где поросль свежей зеленой травы развлекает взгляд. Мне хорошо здесь. Даже если не все так, как надо, – все равно хорошо. А я та, кто я есть.
Проезжаю буднично спящую деревню, выскакивают из-за кустов собаки, мелкая серая волосатая, и покрупнее, рыжая, приглаженная. Облаивают. Слезаю с велика, иду спокойно, не отстают. Как же раздражает это бестолковое тяфканье! Посматриваю на мелкий гравий на обочине, хочется пульнуть, чтоб, наконец, замолкли. Навстречу едет машина, опускается переднее стекло, мужчина с идеальной сединой на круглой голове высматривает из окна:
– Карлик, Карлик, фу! Фу я сказал! И ты, Клепа, фу!
Обе умолкают, наконец, вихляют хвостами, подскакивают к хозяйской машине. Пользуюсь моментом, сажусь в седло, лечу дальше.
У меня есть в рюкзаке пара монеток на счастье. Я люблю их оставлять в водоемах, всякий раз загадывая желание, которое, знаю, вряд ли когда-нибудь сбудется. Но детская вера сильнее предубеждений взрослой жизни. Вот и сейчас подъехала к живописной плотине, берега заросли густым кустарником, лишь с одного берега бетонные плиты дают возможность скользнуть вниз, тронуть рукой плавную синюю воду. Она все еще теплая, зовет искупаться, но я не взяла купальник и полотенце. Конечно, можно и без всего этого: однажды понимаешь, что твоя нагота интересна другим не более минуты, а потом люди либо отворачиваются и забывают о ней, либо начинают смотреть сквозь тебя – как сквозь дерево, у которого внезапно отросли ноги. Бросаю десятирублевую монету, шепчу над водой заветные слова. Медяк плюхается на дно в нескольких метрах от берега, вода темна и не видно, о чем было загадано на монетке. И хорошо!