Лето печали
Шрифт:
Какая-то дама, перегнувшись вниз, громко сказала с французским акцентом:
– Боже, там, кажется, задавило пешехода!
Джентльмен в твидовом пальто и котелке, стоящий рядом с Сабуровым, видимо, был шокирован таким нарушением этикета.
Незнакомец спросил:
–Что вы думаете о погоде, сэр?
– Она переменчива, сэр, – вежливо ответил Максим Михайлович. – На дворе весна.
Восстановив таким образом душевное спокойствие джентльмена, Сабуров вернулся к передовице газеты. Омнибус потихоньку тронулся. Он прочел о возможном морском сражении в Японии и
Сойдя на углу Пэлл-Мэлл, Сабуров вспомнил улизнувшего от правосудия мошенника Попова.
– Интересно, стал ли он в Америке миллионером или все-таки не доехал туда, – Максим Михайлович зажег папиросу. – Надо разыскать его и призвать к ответу.
Тоби согласно гавкнул. Сабуров зашагал к клубу.
Максим Михайлович не рассчитывал столь быстро стать действительным членом уважаемого лондонского пристанища джентльменов. Распростившись со злосчастным для него шестьдесят седьмым годом, приехав в Лондон, он получил копию своего свидетельства о рождении. Навестив церковный архив в Ламбете, Сабуров обзавелся бумагой, подтверждающей его крещение в храме святого Георга на Ганновер-сквер, где в то время обитали его родители. К его удивлению, документ подписал тоже Гренвилл.
–Только преподобный отец, – понял Максим Михайлович. – Прошло больше тридцати лет, но, может быть, он еще жив.
Гренвилл мог оказаться однофамильцем, но после дела Призрака Сабуров больше не верил в совпадения. Вернувшись из мокрого соборного сада в стылую контору, где сидел неприветливый священник, Сабуров поискал Гренвилла в растрепанном справочнике английских приходов. Преподобный Томас обитал при соборе Пресвятой Девы Марии и Святого короля Этельберта в когда-то знаменитом, а ныне захолустном Херефорде на границе Англии и Уэльса.
На следующий день Сабуров в сопровождении Тоби сидел в вагоне третьего класса, трясущемся под дождем в Оксфорд, где его ждала пересадка на западную дорогу. Тогда он не увидел университетского городка, проведя время за чаем и булочками в станционном буфете.
Британец непременно бы сначала отправил письмо преподобному Томасу.
– Однако я свалился ему как снег на голову, – насмешливо сказал Сабуров собаке. – Тогда он заметил, что так сделал бы и мой отец. Русский всегда остается русским, пусть и с фамилией Гренвилл.
Так Сабуров назывался в местных документах.
До Херефорда он добрался, когда соборные часы били вечерню. Рассудив, что преподобный отец, родившийся в прошлом веке, рано отходит ко сну, Сабуров обосновался в пансионе на берегу вздувшейся под ливнем реки Уай, из которой следующим утром вытащили утопленницу.
Дело о херефордской русалке, как о нем писали в дешевых листках, составило начало его скромной, как замечал Сабуров, но уважаемой репутации частного детектива. Максим Михайлович все равно настаивал, что таковых не существует. На его визитной карточке значились только имя и адрес в Блумсбери. Обратная сторона сообщала, что мистер Гренвилл является консультантом.
Несмотря на занятость с убитой,
Книгу издали прошлой осенью, по смерти преподобного Томаса, оставившего после себя церковное облачение, пожелтевшие тетради с неразборчивыми заметками и два шиллинга серебром.
–Он все-таки успел рекомендовать меня в клуб, – Сабуров нахмурился. – Ерунда, это всего лишь частный экипаж.
У внушительного подъезда стояла закрытая коляска, запряженная хорошими гнедыми. Обычно члены клуба отсылали кучеров восвояси. Городские кэбы тоже не болтались на чопорной Пэлл-Мэлл. На козлах экипажа обосновался здоровый парень в суконном плаще. Возница нисколько не напоминал бесследно исчезнувшего Призрака. С Рождества в Бадене миновало уже полтора года, но Сабуров до сих пор ловил себя на желании оглянуться через плечо.
В январе шестьдесят восьмого русские газеты сообщили о безвременной кончине многообещающего государственного деятеля. Князь Дмитрий Аркадьевич упокоился в фамильном склепе Литовцевых на кладбище Александро-Невской Лавры. О сестре Литовцева ничего не писали, но Сабурова не покидало неприятное чувство. Максиму Михайловичу казалось, что ее сиятельство Софья Аркадьевна жива и здравствует.
– И Призрак жив, – Максим Михайлович передернулся. – Оставь, они не появятся в Лондоне.
Тоби обеспокоенно залаял. Мимо пронесся черный кэб. Сабуров пересек Пэлл-Мэлл. Перед ним неожиданно вырос давешний пассажир в твидовом пальто и котелке, интересовавшийся его мнением о погоде.
–Прошу прощения, сэр, —вежливо сказал Сабуров. – Позвольте пройти.
Сильная рука подтолкнула его к экипажу. Джентльмен не менее любезно ответил:
– Вам придется проехаться с нами, мистер Гренвилл.
Реформ-клуб славился пятичасовым чаепитием, однако утром лакеи приносили джентльменам и хорошо заваренный кофе. Сабуров назначил встречу с предполагаемым мистером Брауном на одиннадцать в надежде на заманчиво пахнущий кофейник и свежие булочки с цукатами и коринкой.
Письмо так называемого нового клиента лежало в кармане его сюртука, однако Сабуров подозревал, что никакого мистера Брауна не существует, как не существует и обратного адреса, по которому Максим Михайлович отправил городское письмо, назначив время встречи.
–Вернее, адрес существует, – он отпил скверного чая. – Это абонентский ящик в Вестминстере.
Желание клиента сохранить инкогнито не удивило Сабурова. В его занятиях важно было держать рот на замке. Мистер Браун писал на обыкновенной почтовой бумаге, канцелярским почерком крючкотвора. Клиент сообщил, что услуги мистера Гренвилла ему порекомендовал деловой знакомый, уже пользовавшийся консультациями джентльмена.