Лето печали
Шрифт:
– Доктор Гендерсон всегда вносил плату с опозданием по своей рассеянности, – женщина поджала губы. – Он работал в музее, но съехал, отправившись в южные моря.
Миссис Сэвилл поправила маску.
– Это пошло бы в счет его долга, но в музее отказались покупать идола, а старьевщик предложил за него жалкие пенни.
Сабуров отодвинул от камина медный экран, выложенный китайской яшмой.
– Можно сжечь маску или выкинуть ее восвояси, – резонно заметил Максим Михайлович.
Миссис Сэвилл искоса взглянула на увенчанное рогами, искаженное злобной
– Доктор Гендерсон велел так не делать, – неожиданно робко ответила квартирная хозяйка. – Якобы туземец, вырезавший маску, наложил на нее проклятие.
Сабуров коснулся мрамора каминной доски, где пара бронзовых лошадей тащила карету с со сломанными часами. Стрелки, видимо, остановились, когда доктор Гендерсон отправился в Саутгемптон, чтобы отплыть в последнюю экспедицию. Бывший жилец комнат Сабурова пропал без вести на Новой Гвинее.
Заинтересовавшись судьбой бедняги Гендерсона, Сабуров навел справки в Королевском географическом обществе. Древний старик, судя по виду, помнящий экспедиции капитана Франклина и его предшественника Бэрроу, сообщил Сабурову, что доктора Гендерсона, скорее всего, съели.
– В тех краях еще живут каннибалы, – добавил библиотекарь общества. – Жаль, доктор Гендерсон был даровитым ученым.
Так же говорили и о покойном Завалишине. Остановившись перед газовым фонарем у книжной лавки, Сабуров хмыкнул:
– Понятно, почему я думаю о Цепи. Что, если эти убийства тоже с ней связаны?
Максим Михайлович оглянулся, словно боясь заметить в текущей по Чаринг-Кросс толпе припозднившихся клерков и ранних посетителей театров знакомое смуглое лицо.
Он, впрочем и так видел Призрака каждый день. Маску на потертом ковре в гостиной словно лепили с проклятого Пьетро Дорио. Гендерсон оставил рядом и кривой кинжал, тоже туземного вида, с разукрашенной странными знаками ручкой. Сабуров не расспрашивал квартирную хозяйку об их значении. Миссис Сэвилл, наверняка, считала крючки еще одним символом проклятия.
– Например, знаком Люцифера, – Сабуров мог нарисовать его с закрытыми глазами. – Брось, ни Пьетро, ни, тем более ее нет в Лондоне.
Он аккуратно покупал русские газеты, но пока не встречал упоминаний о княжне Софье Михайловне Литовцевой.
– И не встречу, – Максим Михайлович разозлился на себя. – Они разбежались кто куда, как крысы с тонущего корабля.
Думая о судьбе мисс Перегрин, он уже не был в этом уверен. Звякнул колокольчик, Сабуров опустил зонтик в гнездышко. Тоби, от души отряхнувшись на ступенях лавки, деликатно устроился у порога.
– Будьте добры, пять листов чертежной бумаги, – попросил Сабуров. – Потом, два простых черных блокнота…
Лысоватый продавец в нарукавниках быстро собрал пакет.
– Желаете книжные новинки, сэр? – осведомился он. – Вышел в свет памфлет мистера Милля «О подчинении женщин». Вещь сенсационная, – парень сунул Сабурову брошюру. – Также, если вы предпочитаете юмористические издания, то к нам поступили путевые заметки мистера Марка Твена.
Сабуров принял пакет.
– Не предпочитаю, уважаемый
Продавец понимающе улыбнулся.
– Для супруги берете. Очень популярный дамский автор, хотя не Бог весть что из себя представляет.
Сабуров покинул магазин с томиком в бумажной обложке, где красовалось аристократическое имя. Сначала он подумал, что мистер Джеймс пишет под псевдонимом. Пробежав на ходу пару страниц, он сказал Тоби:
– Нет, де Грей – это герой. Но здесь есть и Маргарет, темноволосая красавица с черными как ночь глазами. Отлично, милый, – он улыбнулся. – Мы проведем тихий вечер в компании кофе, папирос и скучной стряпни миссис Сэвилл.
Согласно залаяв, Тоби устремился вслед за Сабуровым по Чаринг-Кросс.
Миссис Сэвилл считала, что мужчина нуждается в простой и сытной еде. Сабуров наизусть выучил репертуар квартирной хозяйки. В половине восьмого утра рядом с его дверью возникал поднос с чайником крепкого чая, миской овсянки, вареными яйцами и тостами.
Обычно в это время Сабуров боксировал в спальне. Подержанные перчатки и не менее потрепанную грушу Максим Михайлович приобрел у старьевщика на Чаринг-Кросс. Боксеров обязали носить перчатки на ринге только два года назад.
Принимая деньги, лавочник подмигнул Сабурову.
– Перчатки знаменитые. Раньше они облегали руки маркиза Куинсберри, благодаря которому бокс, наконец, обрел хоть какие-то правила.
Сабуров собирался вступить в организованный Куинсберри любительский спортивный клуб, куда допускали всех желающих без рекомендаций, однако новое дело отсрочило его планы.
– Теперь мы будем заняты днем и ночью, – сказал он улегшемуся на диван Тоби. – Завтра в одиннадцать Грин ждет нас на станции метро Слоан-сквер.
Время для визита к мистеру Джеймсу, обретающемуся в артистической колонии на тихой прибрежной улочке Чейн-уок, было выбрано как нельзя лучше.
– В девять утра он еще не встанет, – решил Максим Михайлович. – Однако в двенадцать он отправится завтракать и поминай, как звали. Литератора кормят ноги, особенно молодого литератора.
Мистеру Джеймсу недавно исполнилось двадцать шесть лет. Сабурову было только тридцать четыре, но иногда он чувствовал себя как мистер Браун.
– Кем бы он ни был на самом деле, – пробормотал Сабуров, подняв крышку блюда. – Посмотрим, что нам сегодня послал Бог…
Бог через миссис Сэвилл оделил Сабурова пирогом со стейком и почками. Обычно в творениях квартирной хозяйки первую скрипку играли морковь и картошка, но сегодня миссис Сэвилл, видимо, воспользовалась вечерней скидкой у мясника на Грейт-Рассел-стрит. Стейк больше напоминал подошву, однако завтрак и ужин входили в довольно низкую квартирную плату. Сабуров не собирался жаловаться.
Обед постояльцы добывали сами. Сосед Сабурова, еще один литературный труженик, пробавлялся сэндвичами из паба и апельсинами от зеленщика. Возвращаясь домой вечером, Максим Михайлович наталкивался на лестнице на оранжевые корки.