Лето с Бодлером

Published by arrangement with Lester Literary Agency

«Лето с Бодлером? Какая нелепость!» – непременно подумают многие ценители Цветов зла. И впрямь, лето не было любимым временем года нашего поэта.

Кто же воспевал лето?

Эти стихи написал родившийся на острове Бурбон [2] посреди Индийского океана Леконт де Лиль, а вовсе не дитя Парижа Бодлер, который появился на свет в доме на тесной улочке Отфёй.

Бодлер был поэтом сумерек и теней, сожалений и осени. Осенняя песня, которую положил на музыку Габриэль Форе и часто упоминал Пруст, остается одним из самых известных стихотворений Цветов зла:

Поздней осенью приходит время воспоминаний и воображения, сплина и меланхолии – свойств и чувств, неотделимых от нашего восприятия Бодлера:

Здесь слышна будто вечная ностальгия по солнцу над морем, по южному летнему солнцу. Что может быть мимолетней погожего летнего дня? В других текстах поэта мы повсюду видим закатное солнце – символ упадка, о котором Бодлер неустанно твердил, – сумерки или полумглу на исходе дня, и чаще вечерний полумрак, чем предрассветный:

Любимая женщина связана с угасанием дня и с осенью; а вот и другие времена года, милые сердцу поэта:

Так что говорить о Бодлере летом – затея более дикая, чем вспоминать летом Монтеня или Пруста. Бодлер познакомился с солнцем, когда его отчим, в расчете приструнить двадцатилетнего поэта, отослал его в плавание по южным морям, но тот повернул обратно у острова Бурбон, вскоре очутился на севере острова Сен-Луи и впредь никогда не покидал Парижа, не считая немногих кратких отлучек в Онфлёр и своего последнего рокового бегства в Брюссель.

Куда уместнее беседовать о Бодлере осенью, в мертвый сезон, когда день убывает, а кошки жмутся к очагу. Но нашу затею

Прежде всего, Лето с Монтенем снискало неожиданный успех, сначала на радио, затем и в книжных магазинах, сначала у слушателей France Inter, затем и у читателей книги, сделанной по летним передачам 2012 года, получившим широкую поддержку. Итак, планка была пугающе высока. И когда я два года спустя по просьбе Филиппа Валя и Лоранс Блок взял в руки микрофон, мне предстояло пускай не достичь большего, но как минимум не слишком снизить уровень, не слишком разочаровать слушателей.

К тому же разговор о Бодлере и сам по себе намного рискованней беседы о Монтене. Мы любим автора Опытов за его ясность, сдержанность и скромность, за доброжелательность и великодушие. Он наш друг и брат «потому, что это был он, и потому, что это был я» [7] , он автор единственной великой книги, которую мы кладем в изголовье кровати и перечитываем на сон грядущий страницу-другую, дабы жилось нам легче, мудрее и гуманней. Тогда как автор Цветов зла, а тем паче Парижского сплина – человек ранимый и желчный, он жестокий бретер, гениальный безумец и подстрекатель бессонницы.

И творчество его неоднородно и разрозненно: это стихи, стихотворения в прозе, художественная и литературная критика, личные дневники, сатира и памфлеты. Суд Второй империи вынес ему суровый приговор [8] . Современники Бодлера сообщают нам множество анекдотов о его эксцентричных поступках. Хотя к концу его жизни и возникла некая «школа Бодлера», что весьма его раздражало, должно было пройти немалое время, прежде чем его творчество начали преподавать в средней школе; но некоторые стихи и стихотворения в прозе поэта не на шутку шокируют и сегодняшних лицеистов. Во многих отношениях Бодлер наш современник, однако иные его суждения – например, о демократии, о женщинах, о смертной казни – нам неприятны и возмущают нас.

И наконец, непринужденная манера как нельзя лучше годилась для разговора о Монтене. Я решился приступить и к Бодлеру в том же духе, «прыжками и курбетами» [9] , не заботясь рассказать всё, но стараясь если не заставить полюбить того, кто нас о том не просит, то хотя бы направить возможно больше слушателей в библиотеку, чтобы они отыскали там Цветы зла и Парижский сплин.