Лето Святого Мартина
Шрифт:
— Да, конечно, — будто нехотя, согласился он, — это ваше право.
— Я рад, месье, слышать такой ответ. Потому что мне потребуется ваша помощь.
— Моя помощь? — лицо сенешала приобрело испуганное выражение.
— Для уничтожения гарнизона в Кондильяке вы должны выделить мне солдат.
Щеки сенешала раздулись, угрожая, казалось, взорваться, он покачал головой и задумчиво улыбнулся.
— И где, — спросил он, — должен я, по-вашему, найти их?
— В Гренобле у вас более двухсот человек.
— И вы думаете, эти люди смогут взять такую крепость, как
Гарнаш посмотрел на сенешала из-под насупленных бровей. Несмотря на то что у него имелись веские основания не доверять этому человеку, он был вынужден признать справедливость сказанных им слов.
— Если надо, я буду вести осаду, — заявил он.
И опять сенешал покачал головой.
— В этом случае нужно быть готовым зимовать там, а зима холодная в долине Изера. Гарнизон замка невелик, всего человек двадцать, но этого хватит для его защиты. Нет, месье, если вы хотите взять их силой, вам не хватит двухсот человек.
И тут Трессана осенило. Как всегда, его целью было накормить волков и сохранить овец. Порвать с мадам де Кондильяк ему не позволяли безумные сердечные надежды. Порвать с человеком, который был воплощением королевской власти, он просто не решался. Трессан пробовал
— и это ему давалось нелегко — держаться середины, стараясь услужить вдове и не перечить (хотя бы внешне) парижанину. Сейчас, как ему казалось, он окончательно зашел в тупик, когда следовать прежним курсом становилось невозможно, а приходилось остановиться и уточнить, на чьей же он стороне. Однако только что высказанное им соображение помогло ему выйти из затруднения. Прожекты мадам де Кондильяк его мало заботили, и ему было безразлично, доберется ли ее корабль до спасительной гавани или нет, равно как его никогда не волновало и то, выйдет ли Валери де Ла Воврэ замуж за Мариуса де Кондильяка или за последнего сапожника в Гренобле. Его не беспокоило, что он мог способствовать крушению планов маркизы, лишь бы она не знала о его предательстве, лишь бы внешне он сохранил верность ее интересам.
— Месье, — серьезно сказал он, — единственное, что вам остается, — это вернуться в Париж, набрать достаточно людей, приготовить пушки и другие современные осадные приспособления, которых у нас здесь нет, вернуться и разрушить стены замка Кондильяк.
Сенешал был совершенно прав, и Гарнаш отчетливо понимал это. Он уже начал было сомневаться, не рано ли он причислил сенешала к союзникам противной стороны. Но хотя он и признавал мудрость данного им совета, однако подобный шаг ущемил бы его гордость, заставил бы признать, что его, де Гарнаша, изобретательности, на которую так полагалась королева, отправляя его сюда одного, оказалось недостаточно.
Не отвечая, он прошелся по комнате, пощипывая усы и размышляя, в то время как сенешал украдкой наблюдал за ним в колеблющемся свете свечей. Наконец
— Месье сенешал, ваш добрый совет может быть использован как последнее средство для меня, — сказал он. — Но сначала я попробую что-то предпринять с теми людьми, которые у вас есть здесь.
— Но у меня нет людей, — уныло ответил Трессан, видя, что все его усилия пошли прахом.
Гарнаш посмотрел на него с изумлением, которое тут же переросло в подозрение.
— Нет людей? — оторопело повторил он. — Нет людей?
— Я могу набрать два десятка, но не более.
— Но, месье, мне известно, что здесь у вас, по меньшей мере, двести человек. Я видел вчера утром как минимум, пятьдесят построившихся внизу во дворе.
— Они были здесь, месье, — чуть не плача ответил се-нешал, воздевая руки и опершись всем телом о стол. — Были. Но, к сожалению, беспорядки в районе Монтелимара заставили меня расстаться с ними. Когда вы их видели, они как раз собирались выступить туда.
Секунду Гарнаш молча посмотрел на него, а затем резко произнес:
— Их надо отозвать, месье.
Сенешал попытался изобразить негодование.
— Отозвать? — воскликнул он, и в его голосе, помимо негодования, послышался ужас. — Отозвать? А зачем? Чтобы они помогли вам заполучить проклятую девчонку, которая так упряма, что не хочет выходить за жениха, которого выбрали ее опекуны. Хорошенькое дельце, клянусь всевышним! И чтобы уладить эти семейные дрязги, целая провинция, в которой разгорается бунт, не ставится ни во что! Честное слово, месье, я начинаю думать, что вы теряете голову. Вы, кажется, утратили чувство меры.
— Месье, может быть, я теряю голову, может быть, нет, но я не удивлюсь, если, в конце концов, вы лишитесь вашей. Отвечайте мне: что это за беспорядки в Монтелимаре, о которых вы говорили?
Изворотливости Трессана не хватило, чтобы уклониться от ответа на этот скользкий вопрос.
— Какое вам до этого дело? — встал он на дыбы. — Вы сенешал Дофинэ или я? Раз я говорю, что там беспорядки, значит, это так. Мое дело усмирять их, чем я и занимаюсь. А вы, вы справляйтесь со своим делом, которое, похоже, состоит в том, чтобы влезать в женские распри.
Это было уже слишком. В словах Трессана был цинизм. Даже мысли о том, что его поручение и в самом деле таково, было достаточно, чтобы разъярить парижанина, тем более, когда все это высказывалось в лицо.
Он кричал, размахивая руками и стуча по столу. Но брань, угрозы и обещания, сотрясающие воздух, заставили сенешала с удовлетворением сделать вывод, что парижанин последует его совету.
— Я сделаю то, что вы советуете, — закончил Гарнаш. — Я доберусь до Парижа так скоро, как только позволят лошади. Но когда я вернусь — горе Кондильяку. И я пошлю своих людей в район Монтелимара выяснить, что это за беспорядки, о которых вы мне рассказывали. И если там все тихо — я вам не завидую. Вы дорого заплатите за то, что не оставили солдат здесь для службы королеве.