Лето Святого Мартина

Сабатини Рафаэль

В течение недели, проведенной в Вуароне, Рабек изображал важного господина — а уж он-то знал, как внушить к себе уважение и почтение. То, что этот оборванец надменно мог потребовать его в столь поздний час и так мало беспокоился, не причинит ли это неудобство господину Рабеку, заставило хозяина смотреть на него с некоторым почтением, правда, с примесью недоверия.

Хозяин попросил его войти. Он не знал, простит ли ему господин Рабек его дерзость, и не мог также сказать, согласится ли господин Рабек принять посетителя в столь поздний час; скорее всего, нет. Однако месье может войти.

Гарнаш оборвал хозяина на

полуслове, назвав свое имя, и приказал сообщить его Рабеку. Живость, с которой тот выпрыгнул из постели, услышав, кто прибыл, немало удивила хозяина, но еще больше он был поражен учтивостью, с которой важный господин Рабек из Парижа приветствовал это измазанное чучело, когда увидел его.

— Месье, вы целы и невредимы?! — с почтительной радостью вскричал он.

— Да, чудом, сын мой, — с коротким смешком ответил ему Гарнаш. — Помоги мне добраться до постели, а затем принеси мне чашу подогретого вина. Я переплыл ров с водой.

Хозяин и Рабек засуетились, исполняя его желание, и когда измученный и обессилевший Гарнаш наконец-то улегся на чистые, благоухающие простыни, чувствуя, что готов проспать до Судного дня note 41 , он отдал свой последний приказ.

— Разбуди меня на рассвете, Рабек, — сонно пробормотал он. — Мы отправимся в путь. Приготовь лошадь и свежую одежду. Мне потребуется, чтобы ты почистил и побрил меня и сделал таким, каким я был неделю назад, до того как твои фокусы и твоя краска превратили меня в пугало. На рассвете, Рабек! Не давай мне спать дольше этого, если ты ценишь свое место на службе у меня. Унеси свечу. Завтра у нас будет много работы. На… рассвете… Рабек…

Note41

Судный день — по христианским верованиям, день воскресения всех умерших для Божьего суда над родом людским, в результате которого праведникам суждено испытать вечное блаженство в раю, тогда как грешники будут навсегда ввергнуты в ад

Глава XX. ФЛОРИМОН ДЕ КОНДИЛЬЯК

Назавтра, в полдень, двое всадников достигли холма, с которого был виден весь Ла-Рошет, и остановились, чтобы дать передохнуть своим лошадям и обозреть маленький городок, лежащий в долине у их ног. Одним из всадников был господин де Гарнаш, другим — его слуга Рабек. Но это была уже не пародия на Гарнаша, известная в Кондильяке в последние дни как Баттиста. Он выглядел сейчас точно так, как в тот раз, когда впервые появился в замке. Рабек побрил его и с помощью некоторых косметических ухищрений очистил кожу и волосы от краски, которой он покрыл их несколько дней тому назад.

Этой метаморфозы оказалось достаточно, чтобы привести Гарнаша в хорошее расположение духа; он вновь почувствовал себя в своей тарелке, к нему вернулась его прежняя уверенность. Его усы топорщились, как и раньше, кожа была чистой и здоровой, а темно-каштановые виски слегка серебрила седина. На нем было платье из коричневой ткани, с рядами частых золотых пуговиц на свободных рукавах, на ногах — высокие сапоги; изящество его костюма скрывал кожаный жилет, надетый поверх него. Коричневая шляпа с высокой тульей и красным пером довершала наряд, а Рабек вез еще плащ, который Гарнаш снял, поскольку, хотя и был ноябрь, погода

в тот день напоминала раннюю осень.

Стояло лето Святого Мартина; с безоблачного неба потоки солнечных лучей заливали все вокруг, а листва деревьев была лишь слегка тронута увяданием.

Они немного помедлили на холме, потом Гарнаш слегка пришпорил лошадь, и они устремились вниз по извилистой дороге, ведущей к Ла-Рошету. Примерно через полчаса они въехали в ворота гостиницы «Черный Кабан». У конюха, поспешившего принять поводья, господин Гарнаш поинтересовался, здесь ли остановился маркиз де Кондильяк. Получив утвердительный ответ, он тут же спрыгнул с седла. Однако Гарнаш мог бы и не задавать этот вопрос, во дворе бездельничали два десятка молодцов, выглядевших и одетых, как солдаты. Нетрудно было догадаться, что это были люди маркиза, — все, что осталось от небольшого войска, последовавшего на войну за молодым сеньором из Кондильяка три года тому назад.

Гарнаш распорядился, чтобы присмотрели за лошадьми, и велел Рабеку обедать в общей комнате. Затем в сопровождении хозяина парижанин поднялся по лестнице.

Хозяин провел его к лучшим апартаментам гостиницы, повернул ручку двери и, распахнув ее настежь, встал в сторону, давая проход господину Гарнашу.

Из комнаты доносились звуки борьбы, негромкий мужской смех и приглушенные протесты девушки.

— Позвольте мне уйти, месье! Пожалуйста, позвольте мне уйти. Кто-то идет.

— Ну и пусть, какая мне разница? — ответил мужской голос, казалось, давящийся от смеха.

Большими шагами Гарнаш прошел в комнату — просторную и хорошо обставленную, как и подобало лучшей комнате гостиницы «Черный Кабан»,

— и обнаружил накрытый для обеда стол, уставленный вкусно пахнущими, дымящимися блюдами, и постояльца, пренебрегшего кушаньями ради хорошенькой молоденькой служанки, чью талию он крепко обнимал. Но когда перед ним замаячила высокая фигура Гарнаша, он отпустил девушку и обратил недовольный взгляд на вошедшего.

— Черт побери, кто вы? — спросил он, и его удивленные карие глаза молниеносно оглядели незваного гостя, в то время как Гарнаш в тех же выражениях мысленно ответил на приветствие и молча разглядывал этого крепкого белокурого молодого человека с правильными чертами лица.

Девушка смутилась и пулей вылетела прочь из комнаты, ловко увернувшись от оплеухи хозяина, когда пробегала мимо него. Парижанин почувствовал в горле комок. Не эта ли «лихорадка» задержала господина маркиза в Ла-Рошете, пока мадемуазель Валери страдала в заточении в Кондильяке? По крайней мере, прошлой ночью в своих мучительных размышлениях Гарнаш был близок к истине, хотя вовсе не знал этого человека. Он обнаружил его в точности таким, каким рисовал себе: ветреным любителем легких наслаждений, не думающим ни о чем, кроме сиюминутных удовольствий.

Скривив губы, Гарнаш чопорно поклонился и сухим, официальным тоном произнес:

— Мое имя Мартин Мария Ригобер де Гарнаш. Я имею поручение ее величества освободить мадемуазель де Ла Воврэ из заключения, в котором ее содержит ваша мачеха.

Красивые брови Флоримона поползли вверх, и почти оскорбительная улыбка появилась на его лице.

— Если это так, месье, какого черта вы делаете здесь?

— Я здесь, месье, — ответил ему Гарнаш, откинув назад голову, и его ноздри затрепетали, — потому что вы не в Кондильяке.